— А я очень люблю собак.
Григорий Абрамович хотел что-то сказать, но губы его слушались еще плохо, и он только посмотрел на меня грустным взглядом, отчего стал еще больше похож на нарисованный Севкой «портрет» пса.
— Ну, знаете, сравнивать Гришу с какой-то дворнягой! — слишком громко, чтоб не быть услышанной другими, проворчала вроде бы «про себя» Крупнова.
Менделеев тут же подхватил ее под руку и отвел к окну, что-то рокоча вполголоса своим басом, а меня взял за локоть Чугунков и тоже заставил сделать пару шагов, но в другую сторону от Григория Абрамовича.
«Как боксеров на ринге развели!» — фыркнула я про себя.
— Не хочу, чтоб Гриша слышал наш с тобой разговор, — сказал мне Константин Иванович и посмотрел мне в глаза очень внимательно и пристально. — Надеюсь, ты умеешь собираться быстро?
— Конечно! — ответила я ему, не отводя взгляда. — Особенно — с мыслями.
— И с мыслями придется собраться, — усмехнулся Константин Иванович, — но уже по дороге. Сегодня вылетаешь со мной в Южно-Курильск.
Я открыла было рот, но он даже не позволил мне задать вопрос, сразу ответил, догадавшись, о чем я хотела его спросить:
— Твои ребята улетят на два часа позже, их заберет московская группа, которой придется садиться в Тарасове на дозаправку.
Я почему-то сразу вспомнила Севкину фразу: «…цунами на Камчатке где-то…» и спросила:
— А дальше куда? На Камчатку?
— Почему на Камчатку? — удивился Константин Иванович и продолжил как-то странно: — Если бы — на Камчатку! А то ведь — на Южные Курилы! Вот в чем фокус! Основной удар большой волны принял Шикотан, Южно-Курильск почти не пострадал, до Итурупа только отголоски докатились, а вот японцев слегка зацепило. Но только слегка. Сильных разрушений тоже нет. Японский порт Немуро не пострадал совсем. Досталось только нескольким поселкам на северной оконечности острова Хоккайдо.
— А что случилось-то? — решила я все-таки уточнить, хотя и догадалась уже, что речь идет именно о том стихийном бедствии, которое предсказал пару месяцев назад наш министр.
— Как что? — переспросил Чугунков. — В Крабозаводском на Шикотане смыло вообще все постройки, все суда разбросало по острову, кое-где волна даже через остров перемахнула.
— Погибших сколько? — спросила я.
— Данных нет, — ответил Константин Иванович. — Сейчас уточняют. Там уже работают группы из Владивостока и Хабаровска. Может, и читинцы уже подтянулись. За ними новосибирцы подъедут, а затем уже москвичи. Но нам туда нужно раньше попасть. У меня есть задание для тебя… Не все просто с этим цунами… Наш самолет… — Он посмотрел на часы. — …через сорок минут. Я отсюда — прямо на аэродром. Тебя домой забросить могу и подождать, если ты за десять минут успеешь собраться.
Я прикинула: на то, чтобы принять душ и переодеться десяти минут мне хватит вполне. А что долго-то собираться? Прощаться не с кем, только с пустой после ухода Сергея квартирой да с соседями по лестничной площадке, старушками-пенсионерками..
— Договорились! — кивнула я. — Значит, минут двадцать мы еще здесь с Григорием Абрамовичем вполне можем посидеть?
— Мочь-то можем, — сказал как-то неуверенно Чугунков. — Только я тебя прошу… Не цепляйся ты к Лене. Глупо это. Она же Гришку с детства знает. Мы втроем в одном дворе росли…
Что-то не понравилось мне в этой просьбе Чугункова. Он будто извинялся за Крупнову, а мне непонятно было, почему он-то извиняется, он тут вообще причем? Друзья детства! В одном дворе росли! На одном горшке сидели! Так и будете теперь за ней этот горшок носить?
— Ладно, дядя Костя! — сказала я, посмотрев на него не то чтобы недобро, но без уважения. — Не трону я твою подружку детства.
— Вот и ладненько! — обрадованно сказал Чугунков, не обратив внимания на мой взгляд. — Вот и договорились! Я и не сомневался, что ты человек миролюбивый и по пустякам ни на кого нападать не будешь!
Не знаю, что уж там говорил Крупновой Менделеев, наверное, тоже пытался отвлечь ее внимание от меня, но она вдруг воскликнула: — Господи! Гриша! Я же совсем забыла! Министр тебе письмо прислал!
Крупнова подошла к постели Григория Абрамовича и начала рыться в своей сумочке.
— Вот! — достала из сумочки аудиокассету. — Он просил извиниться перед тобой. Никак не может вырваться, даже на пару часов. Он все здесь записал. Поставить? Или ты один потом послушаешь?
Григорий Абрамович с трудом приподнял руку и сделал движение, словно собирался махнуть ей, но сил ему на это, кажется, не хватило. — Вклю-чай… — сказал он.