Лида молча кивнула и, взяв деньги, тут же отложила их на край стола, будто не зная, что с ними делать дальше.
— Дядя, за что?! — Она вдруг заплакала, запричитала так, словно в ней открылась невидимая заслонка. Крепилась весь день, и вот — прорвалось.
Он знал ответ. Но его рассказ был бы племяннице попросту непонятным, бессмысленно долгим и все равно не принес бы никакого облегчения.
Поэтому Плешаков с огорченным видом пожал плечами и нервно вытер лысеющую голову носовым платком.
Кто здесь виноват? Да все, если по справедливости… В первую голову — сам Глеб, проявивший никому не нужный, опасный гуманизм. Или обычную человеческую жалость. В совокупности с естественной брезгливостью к замаранным кровью рукам.
Вот и сам Плешаков не настоял на своем, хотя превосходно знал, чем заканчивается всякая жалость, особенно к живым свидетелям. Спохватился было, ан уже поздно: пошла разматываться вереница событий, приведшая в конце концов к этому взрыву.
Другой вопрос: можно ли было что-то изменить, приостановить, направить по другому пути? Трудно сказать… Когда машина запущена, вмешательство взрывоопасно: шестеренки полетят. А что считать шестеренками?..
И началось-то все, если подумать, со случая… Хотя ничего случайного в делах, которыми заняты очень серьезные и решительные люди и куда брошены гигантские силы и средства, как правило, быть не может…
Вот и осень на дворе. А начало этой истории приходится на лето, когда в жаркой Москве плавился асфальт. Не говоря уже о мозгах…
Часть первая
Глава первая Кража
Никто бы и предположить не смог, что эта дерзкая кража вызовет самые непредсказуемые последствия. Включая большую кровь.
Итак, в Москве стояла несусветная жара, от которой плавился, как было замечено, не только асфальт на улицах, но и мозги немногочисленных в летнюю отпускную пору сотрудников лаборатории молекулярного конструирования лекарств Института биомедицинской химии. Надо сказать, что этот НИИ не относил себя к числу наиболее удачливых научно-исследовательских институтов Российской академии медицинских наук, которые могли бы рассчитывать на постоянную финансовую поддержку со стороны родного государства или мощное спонсирование заинтересованных олигархов — великих патриотов своего Отечества. Дела здесь шли ни шатко ни валко, с грехом пополам выполнялись отдельные государственные программы, разрабатывались новые лекарственные препараты. К сожалению, большинство отечественных аптечных бизнесменов, за малым исключением, предпочитало не делать ставку на российских исследователей и производителей, а закупать уже готовые лекарственные формы за рубежом, вздрючивая цены на собственном рынке и получая баснословные барыши. За что, естественно, все «Прокторы» и «Гемблы» были им несказанно признательны.
Однако, к чести указанного института, а точнее, одной из его лабораторий, где, собственно, и произошла кража, кое-что все-таки делалось. И довольно серьезное, если судить по такому факту: под один из проектов, касающихся разработки сыворотки против СПИДа, международное сообщество выделило специальный грант.
В июне руководитель лаборатории компьютерного дизайна, как ее еще называли в институте, профессор, доктор и членкор Дегтярев грел свои стареющие кости под турецким солнцем на Анатолийском побережье, будто такой же нещадной жары ему было мало дома. Ответственные сотрудники лаборатории также не стремились отягощать себя посещением «присутствия». Экстремальная температура переносилась много легче в дачных условиях, где-нибудь у текучей воды, на худой конец — в Серебряном Бору, для тех, у кого дач не было.
К законным для отдыха субботам и воскресеньям нередко добавлялись и пятницы: ведь все равно день короткий, а то потом как хлынет народ на вокзалы и пригородные трассы! Так лучше уж пораньше, чтоб не париться в тесноте электрички или перегреваться в автомобильных пробках.
Лишенные же полноценного отдыха сотрудники лаборатории тоже изыскивали массу причин не появляться в стенах родного института, что на Погодинской улице, вблизи Лужников. Вспоминались подзабытые «библиотечные» дни, находились и сугубо семейные поводы, но, так или иначе, по пятницам жизнь в лаборатории заметно замирала. Если до обеда еще как-то гужевался народ, то после «на хозяйстве» оставалось не более пары лаборантов, которым просто некуда было бежать. Они «седлали» драгоценный компьютер «Силикон графикс» с его пятью терминалами и устраивали поистине звездные войны. Потом, в конца дня, помещения пустели, сейфы и кабинеты опечатывались. До понедельника.
Почему-то никому из сотрудников не приходило в голову, что их лабораторию могут элементарно обокрасть. Для чего? Да хотя бы для того, чтобы потом продать дорогущий компьютер. Но, во-первых, он же тяжеленный! Это что же, грузчиков специальных нанимать? А во-вторых, он ведь не твое личное имущество, за ним должна институтская охрана следить: им деньги платят, вот пусть и стерегут. Об информации, заложенной в компьютер, никто всерьез не задумывался. Так, вероятно, на денежной фабрике Гознак мастер, печатающий купюры, не видит в них реальной цены. Для него они, как сковорода для жестянщика, — обычный результат приложенного труда, обыкновенная материальная ценность. Ну, может, просто охраны побольше.
В одну из жарких злополучных пятниц, к обеду, в лаборатории остались двое сотрудников: студент-выпускник Института медико-биологических проблем из Химок Игорь Махов и Римма Шатковская. Она числилась младшим научным сотрудником, несмотря на то что возраст ее опасно приближался к четвертому десятку. Игорь нравился Римме. Он появился в этом институте недавно, проходил преддипломную практику. Высокий, сильный, естественно, циничный, как все медики-старшекурсники, для которых давно уже нет никаких тайн во всем, что касается человека как биологической особи. И даже любовь, как в том старом анекдоте, всего лишь возбуждение слизистой оболочки. Возможно, здесь есть и свой плюс: нет нужды в разных заморочках, из-за которых физически нормальные люди иной раз просто бездарно теряют время.
Спортивная, резкая в движениях и темпераментная Римма не видела смысла во всякого рода заморочках. Игорь же, по его словам, относился к «связям» философски — как к естественной потребности организма. Если же еще иметь в виду наличие в кабинете завлаба вполне устойчивого, хотя и в некотором смысле антикварного дивана, то можно было сказать, что трудовая неделя получала достойное завершение.
Что естественно, в том нет греха, зато масса удовольствия. Вполне оценив способности практиканта, Римма пришла к выводу, что ее рабочая неделя удачно закончилась, о чем и сообщила партнеру утомленным, но сытым голосом. Игорь ничуть не возражал. Расслабившись на диване, на котором, по слухам, сиживал сам Дмитрий Иванович Менделеев, он теперь был готов в лепешку расшибиться, чтобы до самого конца дня выполнять роль сторожа при дорогой технике. Ну то есть до того момента, когда эта роль перейдет к официальной охране институтского здания.
О чем думала, уходя, Римма, Игорь размышлял меньше всего. Уж он-то свое дело сделал. И не без удовольствия. Но теперь начиналась главная работа, подготовку к которой Игорь вел уже две недели, со времени отъезда шефа в отпуск.
Ну, к примеру. Помимо главного входа в лабораторию имелся еще так называемый черный, которым, кажется, никто не пользовался со дня сотворения института. Так вот, в планы Игоря входило неоднократное напоминание штатным сотрудникам лаборатории, что у них однажды через этот самый черный ход вынесут самое ценное. И все тут же пытались обозначать это самое «ценное», но дальше шуток, естественно, дело не шло. Смеялись, хихикали и тут же забывали.
Затем Игорь брал на себя самое неприятное — пятничные дежурства, неудобные буквально для всех. При нем охрана и опечатывала лабораторию. К его безотказности привыкли, ему верили, как себе, а девушки просто души не чаяли. Но он со всеми был ровен, вот разве что Римме повезло. Но именно на этом он тоже строил свой расчет.