Я слегка наклоняюсь вперед.
– Я... я тебя знаю?
– Не думаю. – Это звучит почти что самокритично. – Ну, возможно. Ты ходишь в
Хэмилтон?
– Ага. А ты?
– Я в выпускном.
Он на класс впереди меня. Я изучаю его затемненную фигуру.
И тут я узнаю его. Я не знаю его имени, но знаю кто он. Его толстовка с
капюшоном должна была стать немедленной подсказкой, потому что он постоянно их
носит. Я слышала, как ребята в школе зовут его Мрачным Потрошителем, но не уверена, знает ли он об этом. У него нет опасной репутации за плечами, просто еще один
фриковатый изгой. Я не очень-то с ним знакома, но слышала о нем, примерно так, как
один изгой школы знает о существовании другого.
Я полностью подавляю свой внезапный страх и начинаю думать о других причинах, почему подросток может сидеть в темноте позади церкви.
– У тебя все в порядке? – спрашиваю я.
Он качает головой.
– Нет.
Он произносит это слово так просто, без всяких эмоций, что у меня уходит
мгновение, чтобы понять, что он ответил «нет». Его руки погружены в шерсть Текси, и она
прижимается к нему.
Я бросаю взгляд на свой мобильник, лежащий в траве.
– Хочешь, я позвоню кому-нибудь?
– Нет, не думаю.
Я сажусь в траву. Она холодная и почти влажная.
– У тебя что-то случилось? – тихо спрашиваю я.
Он медлит.
– Это довольно сложный вопрос.
В самом деле?
– Ты уверен, что не хочешь, чтобы я кому-нибудь позвонила?
– Уверен.
Мы какое-то время сидим молча. Текси положила голову ему на колени, шея под
его рукой. Его рука по-прежнему зарывается в ее шерсть, пока это не начинает выглядеть
так, будто она – спасатель, а он отчаянно цепляется за жизнь.
Наконец он поднимает на меня взгляд. Не знаю, как я это поняла – капюшон
сдвигается всего на пару дюймов.
– Ты веришь в Бога?
Честное слово, эта ночь не могла бы быть более сюрреалистичной. Я облизываю
губы и честно отвечаю:
– Не знаю.
Он не настаивает, о чем я беспокоилась.
– Есть строфа, которая мне нравится, – говорит он. – «Сомневающийся похож на
морскую волну, поднятую и гонимую ветром».
Я прищуриваюсь.
– Ты цитируешь Библию?
– Да. – Он произносит это так, будто это самая обычная вещь в мире. – Знаешь, что
мне в ней нравится? Мне нравится, что это заставляет сомнение выглядеть неизбежным.
Сомневаться нормально.
Я моргаю и прокручиваю эту мысль в голове. Она должна быть отталкивающей, но
почему– То не кажется таковой. Чувство такое, будто он делится частью себя.
Хотела бы я знать его имя.
– Мне тоже это нравится, – говорю я.
Долгий момент он ничего не говорит, но я чувствую, что он меня изучает. Я пялюсь
на него в ответ... ну туда, где, как я думаю, находятся его глаза. Мне нечего скрывать.
– Ты выяснила, откуда меня знаешь? – спрашивает он.
– Я видела тебя в школе.
– Ты что-нибудь обо мне знаешь?
Вопрос звучит грубее, чем должен был, что говорит мне о том, что его история
скрывает гораздо больше, чем просто тот факт, что он носит толстовки с капюшоном.
– Пока что все, что я знаю, это то, что тебе нравится сидеть у церкви и цитировать
Библию, – говорю я. – И это я выяснила за последние две минуты.
Он коротко усмехается, впрочем без всякой иронии.
– Почему ты спросил, верю ли я в Бога? – спрашиваю я.
Он строит гримасу и отводит взгляд.
– Иногда я забываю, насколько я похож на фрика, когда говорю что-то подобное.
– Ты не похож на фрика.
Он тянется в карман и достает сложенный лист бумаги.
– Я получил это письмо по почте и сидел тут, пытаясь выяснить, что делать.
Он не протягивает мне письмо, и я жду, пока он скажет еще что-нибудь. Когда он
молчит, я говорю:
– Не хочешь поделиться?
Он медлит, затем протягивает письмо. Я разворачиваю смятую бумагу, и темные
обрывки падают в траву. Я быстро прочитываю три короткие строчки и пытаюсь понять, почему они его огорчили.
Я снова смотрю на него.
– Кто-то послал тебе обгоревшее письмо?
– Это я сделал. Поджег его.
Я облизываю губы.
– Зачем?
– Потому что это письмо от моего отца. – Пауза. – Я не видел его десять лет. – Еще
одна пауза, более весомая. – По причинам.
– По причинам, – эхом отзываюсь я. Я изучаю его, пытаясь понять эмоции в его
голосе. Пытаясь понять, что могло сподвигнуть кого-то поджечь письмо человека, которого тот не видел десять лет. Сперва мне показалось, что это может быть гнев, потому
что какая-то его доля проскользнула в его тоне, но это не он.
Когда же до меня доходит, я удивлена.
– Ты боишься, – шепчу я.
Он вздрагивает, но не поправляет меня. Пальцы, теребящие шерсть Текси, сжимаются так сильно, что почти побелели костяшки.
Я задумываюсь о своей суперкритичной матери и отрешенном отце. Мы спорим, но
я никогда их не боялась.
«По причинам».
Внезапно он поднимается с травы. Он крупнее, чем я ожидала, высокий и крепкий, с широкими плечами. Он двигается, словно ниндзя – все движения тихие и плавные.
Глядя на него сейчас, я не могу представить, чтобы он чего-то боялся.
Но затем он говорит:
– Мне пора домой.
Он кажется немного напуганным, поэтому я удивлена, когда он протягивает мне
руку, чтобы помочь подняться. Он силен. Его хватка заставляет меня почувствовать себя
невесомой.
Как только я оказываюсь на ногах, он не двигается. Внезапный свет касается его
глаз и заставляет их сиять под капюшоном.
– Спасибо.
– За что?
– За то, что увидела меня.
Затем он поворачивается, перебегает улицу и растворяется в темноте.
Глава 4
Рев
Четверг, 15 марта 7:02:08 вечера
От: Роберт.Эллис
Кому: Рев Флетчер
Тема: Ответ: Оставь меня в покое
И как это ты стал «Ревом Флетчером»?
Как бы то ни было, я рад получить от тебя весточку. Если бы ты хотел, чтобы
я оставил тебя в покое, то не стал бы вообще посылать мне сообщение.
Конечно же, он прав.
«Ты боишься».
Она тоже права. Это сообщение, кажется, только удваивает мой страх.
Не могу поверить, что показал ей письмо. Я уже на полпути домой, прежде чем
осознаю, что так и не узнал ее имя.
Она тоже ходит в Хэмилтон, но я даже не знаю, в каком она классе.
Не то, чтобы это имело значение. Я уже давно оставил всякую надежду на
отношения с девчонкой.
Я продолжаю думать о ее глазах. О том, как она смотрела прямо сквозь гнев и
нерешительность и пронзила меня насквозь всего двумя словами.
«Ты боишься».
А затем я доказал это, сбежав.
Я такой идиот.
Мой телефон вспыхивает сообщением. Это Кристин.
Я морщусь. Это Мама.
Я ожидал, что она станет меня проверять, потому что уверен, что папа рассказал ей, что я вел себя, как обиженный подросток после школы. Но к моему удивлению, она не
проверяет. Ну, не совсем.
Мама: Ты скоро вернешься домой? У нас срочное распределение. Я
подготавливаю все необходимое.
Я останавливаюсь посреди улицы.
Срочное распределение означает, что ребенку нужна срочная опека. Джефф и
Кристин подписаны на оказание опеки и помощи для детей и младенцев, так что к нам
часто поступают таковые. Некоторые дети остаются ненадолго – когда, например, родители попали в аварию или произошел несчастный случай, и требуется время, чтобы
определить, кто получит опеку. Некоторые остаются дольше – например, когда мать