— Мне поручили — точнее, приказали — сообщить вам, что детектив майор Пантея Сник требует разговора с вами. Она хочет поблагодарить вас за то, что вы спасли ей жизнь. В этой просьбе ей, разумеется, было отказано.
— Сник? — улыбнулся Кэрд. — Неужели это правда?
— Зачем бы я стала вам лгать?
— Это так, риторический вопрос. Ну и ну! Знаете, у меня почему-то такое чувство, что я все-таки увижусь с ней.
— И это чувство делает вас счастливым — не знаю только почему. Вы должны понимать, что ни малейшей возможности увидеться с ней для вас не существует. А предчувствия — всего лишь предрассудок.
— А мне кажется, что предчувствия вырабатывает заложенный в нас биологический компьютер. Он просчитывает все варианты нашего будущего и их вероятность. И предсказывает событие, которое электронный компьютер расценил бы как маловероятное. Просто у живого компьютера больше данных, чем у электронного.
— Просто в схемах электронного компьютера нет такого понятия, как надежда. Надежда не содержит в себе информации. Это иррелевантное электромагнитное поле.
— Иррелевантное? Разве есть что-нибудь иррелевантное в этой Вселенной, где все взаимосвязано? И все же… — Помолчав, Кэрд продолжил: — Я слышал — не спрашивайте от кого: ваши попытки держать меня в полной изоляции не совсем удались, — я слышал, что в телерепортажах о судебных процессах над иммерами ни слова не говорилось о предотвращающих старение вирусах.
На лице врача не отразилось ничего — она лишь слегка побледнела и сказала:
— Ну откуда вы могли это слышать? И о каких вирусах вы говорите? Опять какие-то бредовые идеи?
— Да, мне никто ничего не говорил, — улыбнулся Кэрд. — Я это выдумал, чтобы посмотреть, как вы будете реагировать. Чтобы проверить, правда ли то, о чем я подозревал. Можете с тем же успехом рассказать мне все, как есть. Я ведь лишен возможности кому-то это передать. Я знаю, что все иммеры на допросах показали, что принимали эликсир. И эти показания должны были быть переданы по начальству. Однако я убежден, что об этом так никто и не узнал, кроме следователей, их начальников и, конечно, всемирного совета. Средства массовой информации остались в неведении.
Психик, побледнев еще больше, дала команду полоске-монитору перемотать запись назад и стерла весь текст с момента упоминания Кэрдом вирусов. Затем отключила полоску.
— Думаете, вы очень умны? — сказала она. — Глупец! Вы сами напрашиваетесь на немедленное окаменение!
— Какая разница? Я все время знал, что меня все равно не выпустят отсюда, даже если вылечат. Ни одного из иммеров не выпустят. Правительство проделает все, что положено по закону, продержит нас, сколько требуется, а потом объявит нас неизлечимыми и каменирует. После чего нас спрячут так, чтобы нельзя было найти.
У правительства просто нет другого выхода. Оно не может нас освободить, поскольку мы знаем о существовании эликсира. По истечении минимального срока, за который нас, «психически неустойчивых», возможно «излечить», мы все отправимся в каменаторы. Мне осталось жить каких-нибудь два субмесяца, если можно назвать это одиночное заключение жизнью. Два месяца — потом правительство забеспокоится и решит, что пора нас каменировать. Решит и тут же осуществит это — ему не составит труда замаскировать свои незаконные действия.
— Вы не знаете, что говорите!
— Нет, знаю. И вы знаете, что я знаю. Вы должны также знать, если у вас есть хоть немного разума, что подвергаетесь почти такой же опасности, как и я. Самое лучшее, чем могут правительственные чины обеспечить ваше молчание, — это предложить вам эликсир. Но ведь вы этим не ограничитесь. Вы захотите продлить жизнь своему мужу, своим детям, всем, кого вы любите. Ведь вы, конечно, постараетесь добыть эликсир и для них? Будете просить об этом? А что, если вам откажут?
Правительство не может позволить себе так рисковать. Эликсир им нужен для себя, для очень тесного круга, как следует предположить. Общественности они ничего не сказали и не скажут. Слишком большие социальные, политические и какие угодно последствия вызвала бы такая информация. Они держат это в тайне, совершая ту же ошибку, которую совершил Иммерман. Так что и вы, и все, кто допрашивал иммеров, и все, кто общается с ними теперь, крайне опасны для этой элиты, для новых иммеров!
И главное различие между старыми и новыми в том, что мои собратья, по крайней мере, хотели изменить нашу систему к лучшему!
Психик смотрела куда-то мимо Кэрда, словно пытаясь заглянуть в будущее. Кэрду было жаль ее, но он должен был проверить, насколько верны его подозрения. Теперь ему стало ясно, что они верны.
— Может, подумаем, как нам обоим выбраться отсюда? — сказал он.
Психик встала и произнесла чуть дрожащим голосом:
— Я не вступаю в сделки с предателями. — Потом обратилась к полоске, и дверь сразу же открылась. Вошли двое здоровенных санитаров. — Уведите больного в его комнату, — сказала она. — И проследите, чтобы он ни с кем не разговаривал по дороге. Проследите как следует!
— Я буду вести себя тихо, — сказал Кэрд. — Но подумайте над тем, что я вам сказал. Возможно, у вас осталось не так уж много времени.
Вернувшись в свою маленькую, но вполне комфортабельную комнату, Кэрд сел и уставился на пустые стенные полоски, точно стараясь увидеть на них, что ждет его в будущем. Возможно, и врач в своем кабинете делает то же самое. Но на нее нельзя полагаться — она ему не поможет. Она будет думать о собственном выживании. И будет продолжать с ним привычные сеансы психотерапии. Все будет идти своим чередом, пока она не исчезнет — или ее заберут органики, или она нарушит день в отчаянной попытке спастись.
В следующий вторник, если все пойдет, как обычно, Кэрд снова вдохнет туман правды, и его спросят, не думает ли он о побеге.
Он ответит, что да, думает. Надеется, что ему поможет врач. Вот и все. Другого плана у него нет, да и этот почти безнадежен.
Кэрд вздохнул. Ну почему он до сих пор не придумал ни одного способа выбраться отсюда? Любой узник без конца строит планы побега. Любой узник. А он вот придумал только один план, и то только утром, перед самым визитом к психику — и ничего не ждал от этого плана. Так, развлечение, и больше ничего.
Психик сказала, что отсутствие у Кэрда всяких помыслов о побеге — для нее загадка.
Это было загадкой и для самого Кэрда.
Было одно место, где не было освещения, но был свет Или наоборот — света там не было, но освещение было.
Там не было времени — единственное, что могло вести счет времени, были часы с одной стрелкой. Эта стрелка стояла на месте. Она ждала, когда настанет время. Ее время.
В этом месте, или во множестве мест, обитало существо, не имеющее формы и все же похожее на Джеффа Кэрда и на всех тех, других.
У него не было имени. Оно ждало, когда придет время, чтобы выбрать себе имя.
У него, можно сказать, не было слагаемых, и все же оно было суммой.
Рожденное во вторник, оно жило своей короткой жизнью лишь по вторникам. Но предвкушало, что скоро будет жить семь дней подряд, как бывало.
Оно думало о побеге, о котором не думал Кэрд. Оно знало, как убежать из лечебницы, из которой побег считался невозможным, и как пробраться в леса за рекой Гудзон.
Но это Кэрд вырастил его и заключил его в оболочку, оставив один-единственный канал связи. Через этот канал оно отсасывало все мысли о побеге, приходившие в голову Кэрду. Оно перекрывало канал, когда Кэрд подвергался обработке туманом правды, и вновь открывало его, когда действие наркотика кончалось.
Всосало оно в себя и все те мысли, которые были у Кэрда, когда он давным-давно задумал это существо без времени, без лица, без имени.
Правительство подымет тревогу и оповестит все розыскные службы, когда он сбежит. Но никто не будет знать, кого искать. Существо, ставшее человеком, уже не будет узником по имени Джефф Сервантес Кэрд.
