– Какой дар ты принес на благо Мира?
Старшебрат достал из сумки горсть инжира, сморщенного и твердого, как грецкие орехи, – все, что у него было. Взглянув на подношение, тощий как спичка Часовой медленно покачал головой.
– Инжиром войну не оплатишь.
– Тогда возьми его себе, – предложил Старшебрат.
Часовой снова покачал головой. Объяснил, что не голоден, притом уже много лет. Все, что он пробует, имеет вкус песка. Старшебрат ощупал карманы пальто – они тоже были полны песка, надутого ветром.
– Больше у меня ничего нет, – признался он.
Часовой почесал за ухом. По шее стекла тонкая песчаная струйка.
– Ничего? – уточнил он.
– Ничего. Разве что пара-тройка историй.
Часовой водрузил страусиное перо обратно на шлем и моргнул.
– Тогда заплатишь историей.
– Какой историей? – удивился Старшебрат.
Часовому не пришлось долго размышлять.
– Историей, которая заставит меня проголодаться.
Старшебрат перебрал в голове все истории, которые знал.
– Согласен, – ответил он. – Но при одном условии.
– Хорошо, – кивнул Часовой, выслушав условие.
Бадумские пироги
I
В ту пору, когда в рот к нам еще не залетали жареные цыплята и вино не лилось дождем, стоял на земле городишко, в котором людям жилось горше, чем где бы то ни было. Бадум ютился в нагорье на юго-востоке, где земля была каменистой и бесплодной. Мучительным трудом горожане добывали себе пропитание. Случалось, в Бадум заглядывали трубадуры. Они поднимались в город из долины, через глубокое ущелье, рассекающее нагорье. Однако подолгу никогда не задерживались – их песни уносил порывистый ветер. Вдобавок жители Бадума были бедны. Вместо денег трубадуры увозили с собой новые песни.
II
Первыми путника заприметили пастухи.
– Что? – только и вымолвил первый пастух.
– Куда? – спросил второй.
Скупость служила им второй натурой, к тому же произносить слова на равнине было, прямо скажем, небезопасно. Неистовый ветер хватал их за шиворот, выворачивал наизнанку и опрокидывал вверх тормашками, пока не перемешивались все буквы. Нередко случалось, что твое сердечное приветствие при встрече закадычного друга долетало до его ушей в настолько искаженном виде, что хоть стой, хоть падай: ему слышалось, что ты вознамерился его убить и ограбить.
Путник наверняка был знаком с коварством ветра. Он махнул рукой в сторону Бадума и ответил:
– Туда. Жить.
Пастухи закивали, хотя и сочли его чокнутым. Кому в те дни могло взбрести в голову поселиться в Бадуме?
Внезапно один из пастухов встревожился. Тихомолком он указал на кучку камней, усеивавших нагорье. За ней промелькнула чья-то нога. Над другой кучкой показались две маленькие головки. Раздался злобный смешок.
Пастухи поспешили дать деру.
В ту пору в окрестностях Бадума орудовали шайки беспризорников. То были малолетние сорванцы, по которым плакала тюрьма, прирожденные мстители, будущие воры, вымогатели и убийцы.
Первый камень упал путнику прямо под ноги. Не успел он ступить и трех шагов, как камни посыпались на него градом, и к полуразрушенным городским воротам Бадума он подошел весь в шишках и царапинах.
Один из шкодников, парнишка не старше семи лет, со сломанным боксерским носом и такой прозрачной худобой, что было видно, как бьется его сердце, натянул рогатку. С жужжанием зеленой мухи черепок пронесся по воздуху и вонзился в городские ворота.
Путник вскрикнул и ощупал ухо, из которого хлынула кровь.
Поднялось радостное ликование.
Только после шумного появления возле городских ворот начальника полиции и его подчиненных беспризорники разбежались.
– Стоять! Именем закона! – крикнул начальник полиции скорее для проформы, потому как сорванцов уже и след простыл. Он бросил осуждающий взгляд на чужака, который все еще сжимал кровоточащее ухо. Затем посмотрел на торчащий в воротах черепок. И лишь тогда заметил, что у незнакомца оторвана мочка уха – она все еще подрагивала на кончике черепка.
– Вы что-нибудь видели? – угрожающе осведомился начальник полиции.