Андрей мельком взглянул на серое облачко, проплывшее над школой, взъерошил мокрые волосы, чуточку задумался и весело ответил:
— Здесь, на этих партах, сидели три друга… В школе их считали не самыми лучшими учениками, но… — Андрей поднял над головой руку с вытянутым указательным пальцем и продолжал: — Но!..
— И это все? — разочарованно спросил дежурный.
Андрей ненадолго задумался и закончил:
— Они прославились после того, как изобрели необычный аппарат с кодовым названием… — Андрей снова задумался. — С кодовым названием ПШИК-1.
С явной насмешкой дежурный переспросил:
— Что ж это за ПШИК? Это не то же самое: накалить железку добела и опустить ее в воду?
— Нет. Это не то же самое, — вполне серьезно ответил Андрей. — ПШИК — это сокращенно, а если расшифровать: получится: Полиглот с Широким Использованием Кибернетики.
Дежурные расхохотались.
Юрий Хлебников удивленно взглянул на Андрея Кострова. По лицу Ивана Гусева тоже можно было понять, что для него фраза Андрея о полиглоте была большой новостью. Он сморщил нос гармошкой (он морщил его всегда, когда чем-нибудь был чрезвычайно удивлен).
— Школьник, — продолжал Андрей — ты сидишь в классе, в котором училась Святая Троица, помни об этом и учись на «отлично»! — Пока Андрей убеждал дежурных, чтобы они в лице всей Троицы не проглядели бы Королевых, Курчатовых, Кулибиных и Гоголей, на гранитных ступенях школы появилась Раиса Ивановна Пугачева — директор школы № 263. Она с волнением в голосе потребовала, чтобы все трое пригласили к ней в кабинет своих родителей, сказав, что у нее есть огромное желание побеседовать с ними с глазу на глаз. Иван Гусев грустно взглянул на Раису.
Ивановну и тяжело вздохнул. Раиса Ивановна тоже вздохнула и бесшумно скрылась за парадной дверью.
— Все ясно, — буркнул Андрей. А когда удалилась Раиса Ивановна, он просигналил ребятам на второй этаж тремя пронзительными свистками. Из окон Святой Троице выбросили видавшие виды портфели. На прощание ребята помахали всему классу руками.
А дальше все было как у Некрасова в стихотворении: «…и пошли они солнцем палимы» к оврагу, который находился неподалеку от школы — возле деревни Давыдково.
Там, в овраге, была замечательная, ну просто мировая свалка! Она всегда, даже в пасмурный день, сверкала и искрилась битым стеклом, консервными банками и всевозможными другими разными вещами, которым, с точки зрения ребят, не было цены. На свалке можно было найти что угодно: старую столовую вилку и трехколесный велосипед, почти новую детскую коляску с клеенчатым капюшоном, никелированный чайник с невидимой дырочкой на ржавом дне и фикус с пожелтевшими листьями. Когда ребята спускались в овраг, они чувствовали себя самыми счастливыми людьми на белом свете.
В овраге был заброшенный, старый-престарый, заржавленный бульдозер. Он давно уже наполовину завален землей, и вокруг него растут лопухи и репейник. Вот уже два года, как он вонзил свой широкий скребок в желтую глину да так и замер навсегда. Что с ним произошло? Почему он оказался ненужным даже на металлолом, догадаться никто бы не смог. На бульдозере осталось лишь несколько заржавленных рычагов да решетчатое удобное сиденье. Но это совсем не мешало Святой Троице с помощью Андрюшкиной фантазии уезжать на поломанном бульдозере в неизвестные страны, улетать (со скоростью света) в бескрайний космос, уплывать к неизведанным берегам и опускаться на дно океана.
Для буйной, фантазии путешественников бульдозер оказался вполне пригодным и надежным транспортом. Во всяком случае, на своем «бульдолете» фантазеры никогда не попадали в аварию и из всех странствий, дальних путешествий всегда возвращались целыми и невредимыми. Такая уж у них была счастливая звезда.
Грустно им бывало только тогда, когда вдруг подумается, что очень скоро овраг исчезнет. Снесут деревню и отведут узенькое русло речки Сетунь в другое место. О том, что это произойдет очень скоро, говорил грозно ухавший механический молот, вколачивавший в землю железные сваи, да гигантский желтый башенный кран, возвышавшийся над уютными домиками, утопавшими в зелени садов.
Прощай, деревня!..
За деревянным забором у старого дома, на бугре, заливался ужасным лаем здоровый пес-дворняга. Он лаял на грозный молот. Казалось, что, если бы неожиданно этот свирепый пес сорвался с цепи, все исчезло бы в его огромной пасти: и башенный кран, и этот бухало-молот.
Пес, наверное, чувствовал, что скоро здесь, где он родился, вырос и состарился, всё будет по-новому, совсем не так, как было во время всей его жизни.