как погребальный хор с болота.
Он впереди – все скок да скок,
она за ним – слабей шажок,
осока – всех ножей острей,
как бритва, режет ножки ей,
на папоротнике вдоль воды
ее кровавые следы.
«Прекрасна ночь, ясна – как раз
живым спешить к могилам час.
Не страшно ли, дружочек мой,
Увидеть мертвых пред собой?»
«Ах, не боюсь, ведь ты со мной,
и воля Бога надо мной!
Давай лишь чуть передохнем,
немножко дух переведем,
дыханье сбилось, в ножках дрожь,
и в сердце словно острый нож!»
«Сейчас должны мы поспешить,
ко времени должны прибыть:
Ждут гости, пенный ждет нас квас,
и как стрела летит наш час —
А что там, мой дружочек,
на шее за шнурочек?»
«То крестик матушки моей».
«А ну, сними его скорей,
Все беды из-за злата,
Беду несет, проклято!
Отбрось его, девица,
и станешь словно птица!»
Отбросил крест что было сил,
и одолели тридцать миль.
А на равнине широкой
дом показался высокий.
Высокие узкие окна в ряд,
и колокольни строгий наряд.
«Вот, дорогая, мы уже здесь!
Видишь – не видишь все, что тут есть?»
«Ах, ради Бога! Ведь это храм?»
«Нет, не храм, это замок мой там!»
«Кладбище это? Могильный ряд?»
«То не могилы, это мой сад!
Ты на меня посмотри поскорей
И через стену – прыг веселей!»
«Нет, подожди, оставь меня так,
Облик твой странен, на нем смерти знак,
Дыханье твое – отравленный смрад,
И в сердце твоем и лед, и яд!»
«Не бойся, милая, ничего!
В доме моем полно всего:
мяса полно, без крови блюда,
сегодня впервые иначе будет!
А что в узелке ты несешь, дорогая?»
«Рубашки, что сшила, тебя ожидая».
«А нам их нужно только две:
одна тебе, другая мне».
Взял узелок и, словно вор,
на гроб забросил, за забор.
«Не бойся, прыгай, на меня глянь,
Свой узелок сама достань».
«Ты шел всегда передо мной,
я за тобой дорогой злой,
так будь и нынче впереди,
дорогу укажи, иди!»
Перемахнул одним прыжком,
не чуя хитрости ни в чем;
подпрыгнул вверх, как бы взлетел,
ее нигде не углядел,
лишь что-то белое мелькнуло,
в ночном тумане утонуло,
спасенье для нее нашлось,
того не ждал ее злой гость!
Стоит каморка тут, стоит,
засов железный дверь хранит,
она дрожа туда вошла,
дверь за собою заперла.
Темно в каморке, окон нет,
сквозь щели – только лунный свет,
строенье крепкое, как клеть,
а посреди лежит мертвец.
Хей, а снаружи шум и толк —
могильных чудищ грозный полк,
стучат и воют – сотни тут —
и песню жуткую поют:
«В могилу, тело, поспеши,
раз не сберег своей души!»
И стук раздался: бух, бух, бух!
Стучит снаружи ее друг:
«Вставай, мертвец, вставай скорей,
открой затворы у дверей!»
И мертвый очи открывает,
и мертвый очи протирает,
собравшись, голову поднял,
вокруг себя все озирал.
«О, святый Боже, помоги,
от дьявола убереги!
А ты, мертвец, ложись сейчас,
Господь покой тебе подаст!»
И мертвый голову роняет,
и очи крепко закрывает.
И снова звуки: бух, бух, бух!
Сильней стучит ужасный друг:
«Вставай, мертвец, вставай скорей,
открой засовы у дверей!»
На этот стук, на этот глас
поднялся мертвый в тот же час,
как будто снова он проснулся,
к дверям руками потянулся.
«Христе Иисусе, вечный Спас,
помилуй душу в страшный час!
Ты, мертвый, не вставай, ложись,
на милость Бога положись!»
И мертвый без движенья лег —
глаза пустые в потолок.
Снаружи снова: бух, бух, бух!
В глазах мутится, гаснет слух!
«Вставай, мертвец, хола, хей, хай,
и нам живую отдавай!»
Ах, трудный час, ужасный час!
Мертвец поднялся в третий раз,
глаза пустые повернул,
на полумертвую взглянул.
«Мария Дева! Рядом стой!
И Сын Твой будет пусть со мной.
Я прежде не о том просила,
прости меня, я согрешила!
Мария, Матерь Милости,
от зла меня спаси, спаси!»
И тут поблизости как раз
крик петуха туман потряс,
и, отовсюду повторен,
понесся крик со всех сторон.
Тут мертвый, что столбом стоял,
на землю, как бревно, упал,
снаружи тихо – смолк весь звук,
исчез мгновенно страшный друг.
А утром люди к мессе шли,
картину страшную нашли:
пуста могила, гроб раскрыт,
в каморке девушка сидит,
и клочья свадебных рубах