Поэтому Антон Л. в первые дни сентября решил поискать ее в Резиденции. Он нашел библиотеку, но не книгу.
Когда Антон Л. через несколько дней после того взрыва снова шел в направлении Резиденции, то обнаружил, что бронзовый курфюрст закутан, закутан в крышу, которая словно жестяной парус пронеслась по Анакреонштрассе. Жестяная крыша зацепилась за памятник, остановилась и изогнулась вокруг него.
– Что у вас за вид, Ваша курфюрстская милость? – спросил Антон Л.
– Ерунда, – ответил курфюрст, – лучше размотайте меня.
– Это было бы весьма нелегко, – сказал Антон Л., – ведь это же целая железная крыша.
– Но не можете же вы оставить курфюрста закутанным в жесть, коль вы уж воруете его картины.
– О воровстве не может быть и речи…
– А как же еще это назвать, господин Л.? Пусть даже вы один на свете, но это еще вовсе не значит, что все принадлежит вам.
– Это весьма скользкий юридический вопрос. И вообще: откуда вам известно, как меня зовут? – спросил Антон Л.
– Большое искусство, – произнес курфюрст, из-под жести это прозвучало весьма глухо, – если жив всего лишь один человек и его зовут Л., то вас наверняка зовут Л.
– А жив только я? – спросил Антон Л.
– Во всяком случае, я больше никого не заметил, – ответил курфюрст.
Антон Л. принялся – а это была тяжелая работа – разгибать крышу. Его усилия особого успеха не принесли.
– Не получается, – сказал Антон Л.
– Вы делаете это совершенно неправильно. Подгоните сюда свою машину. Привяжите сзади канат…
– Очень хорошая идея, – сказал Антон Л. и побежал обратно в гостиницу.
Он приехал на машине и привез трос.
– Канат слишком тонкий, а к тому же и слишком короткий, – глухо произнес курфюрст.
– Откуда вы знаете, как вы можете это видеть, если вы закутаны?
– Я вижу все, что видят ваши глаза, глупец, – ответил курфюрст. – Или вы думаете, что я на самом деле разговариваю?
– Я как раз собирался об этом спросить…
– Сейчас не спрашивайте совершенно ничего. Во всяком случае канат, который вы привезли с собой, – это совсем не канат, а шпагатная веревочка. Здесь лежит контактный провод от трамвая. Почему бы вам не взять его?
Взрывная волна на самом деле буквально скрутила в клубок несколько десятков метров контактного провода. Антон Л. размотал провод и отрезал длинный кусок. (Для этого ему пришлось еще раз возвратиться в гостиницу, где в одной из мастерских лежали инструменты, в том числе и кусачки.)
– Не так, – вмешался курфюрст, когда Антон Л. собирался прикрутить провод к крюку автомобиля – Эта штука, когда оторвется от меня, выстрелит сзади по вашей машине. Вам нужно сделать ворот. Обогните провод вокруг колонны придворного театра и протяните его в противоположном направлении. Колонна это выдержит.
Антон Л. подчинился.
– А затем вам нужно пробить в крыше две дырки, чтобы вы смогли протянуть через них провод. А затем вы должны…
– Должен… должен… – возмутился Антон Л., но тихо.
На это курфюрст ничего не ответил.
«Наверное, он обиделся», – подумал Антон Л.
Он работал не меньше часа. Трижды не выдерживали неумелые узлы на упругой проволоке. Лишь когда Антон Л. обмотал узлы другой проволокой, провод выдержал. Антон Л. нажал на газ, крыша с жестяным грохотом сдвинулась с места, машина рванулась вперед, железная крыша со скрежетом дернулась в сторону придворного театра, где и осталась лежать на ступенях. Курфюрст был свободен. Лишь его шпага изогнулась.
Антон Л. вышел из машины.
– Вы могли хотя бы спасибо сказать, – с упреком произнес Антон Л.
– Спасибо, – ответил курфюрст.
XVII
Хормисдас II
В ноябре, уже после первых снегопадов, выдалось еще несколько хороших дней. Листвы на деревьях уже почти не осталось, лишь изредка на голых ветвях виднелся удерживающийся там упрямый лист, который теперь, под холодным, ярким ноябрьским солнцем, блестел, как маленькая драгоценность. Воздух был сухим, подмерзлая земля была покрыта тонким белым и скрипучим слоем инея, причем там, куда падала тень, даже днем. Но из-за того, что ветра не было, в местах, куда доставало солнце, все еще было тепло, словно поздним летом.
Прошли два таких дня – Антон Л. в одной рубашке рубил дрова на свежем воздухе, – третий день обещал быть таким же, по этой причине Антон Л. предпринял свою самую длинную и последнюю вылазку, последний радиальный прорыв уже давно не выдерживаемых им исследовательских концентрических кругов. В этот день он вообще не рубил дров. Он вытряхнул в серебряную курфюрстскую тарелку, служившую Соне миской, банку консервированных вишен, взял с собой две бутылки шампанского, пачку сухарей, банку маринованных огурцов, кострец зайца, которого он два дня назад подстрелил и зажарил, а также четыре коробки шоколадных конфет и отправился на машине в путь. Он снова поехал на восток по Фанискаштрассе, объехал район, который, как было ему известно, опустошил взрыв. Окруженная с обеих сторон деревьями дорога вела к скоростной автомагистрали. Вдоль домов лежали горы гниющих листьев, особенно много их было в углах и углублениях, куда на прошлой неделе их задул осенний ветер. Из одной особенно большой кучи мусора у подножия какой-то высокой стены выскочила целая стая мышей и помчалась через дорогу. Неподалеку сидела лисица. Когда Антон Л. проезжал мимо, лиса спряталась за деревом.
Дома отступили назад, а чистые поля подступили к самой дороге. Вдали появилась темная лента леса. Бледное, но совершенно голубое небо возвышалось над сей природной картиной конца осени. С хлебного поля, которое уже никогда больше не будет убрано, поднимались стаи ворон. По скоростной магистрали Антон Л. ехал едва ли не слишком быстро. В большом туннеле в нескольких километрах от города собралась вода – настоящее маленькое озеро. Когда он испуганно затормозил, увидев, как на него надвигается вода, машина пошла юзом, развернулась и остановилась лишь тогда, когда уже все четыре колеса оказались в воде. В темную водяную пещеру крякая заплыло несколько уток.
Мотор заглох. Антон Л. опустил стекло. Вода имела затхлый запах, по поверхности медленно плавала разноцветная слизь, покрытая покачивающимися листьями. Антон Л., придя в себя от пережитого испуга, попытался снова завести мотор. Это удалось, мотор заработал. Антон Л. осторожно задним ходом выехал из воды, после чего развернул машину и поехал в обратном направлении. («По скоростной магистрали! – подумал он, – и никакая полиция не сможет мне это запретить».)
Теперь он ехал медленнее. Через несколько сот метров рядом с шоссе появилась проселочная дорога. В одном месте, где не было бордюра, Антон Л. осторожно направил автомобиль через низкий кустарник. Проселочная дорога вела к деревне. Он остановился на деревенской площади возле церкви. Перед кладбищенской стеной стоял военный памятник: ангел, держащий в руках лавровый венок, поднимает умирающего солдата, у которого из рук выпала винтовка. «Погибшим общины» было написано золотыми буквами на черной, полированной каменной плите, между словами «Погибшим» и «общины» разместился железный крест, ниже его «1914 – 1918» и два десятка фамилий. С другой стороны была установлена еще одна черно-полированная плита: «1939 – 1945» и четыре десятка фамилий, выбитых более мелкими буквами (обе доски должны были располагаться симметрично). Как на первой, так и на второй плите бросалось в глаза, что многие погибшие носили фамилию Маусбергер. Рядом было указано и воинское звание:
«Маусбергер Георг, ефр., 4. IV.1917, Аррас»; «Маусбергер Генр., старш. ефр., 28. XI.1917, Камбре». На второй плите: «Маусбергер Георг, солд., 6.VII. 1943, Орел»] Маусбергер Гюнтер, уфц., 31.VIII.1942, Эль-Аламейн».Антон Л. вспомнил названия этих населенных пунктов. В то время они упоминались довольно часто. «Уфц.» – это значило унтер-офицер. Антон Л. просмотрел плиты до конца. Он увидел и лейтенанта – «Россрукер Людвиг, 1945, убит на Востоке». Это было самое высокое звание. Нечто подобное Антон Л. встречал и раньше, когда он с отцом посетил военное кладбище Австрии. Отец разыскивал тогда могилу своего друга, который погиб на войне. Они шли по бесконечным рядам и читали имена. Редко среди них попадался старший лейтенант или капитан. «А где же лежат генералы?» – спросил тогда Антон Л. отца. Отец рассмеялся. «Генералы, – ответил он, – по-другому относятся к геройской смерти».