Иоанн XXIII, Анжело Джузеппе Ронкали… с 1958 – был последним Папой в списке. Ага, книга была 1962 года издания. После этого на престол взошел еще Павел VI, Джованни Баттиста Монтини. Когда умер Иоанн XXIII? В 1963 или 1964 году, скорее, в 1963. Антон Л. вспомнил: наверное, это было в 1963 году, в том самом году, когда он предпринял еще одну попытку в учебе. Он взял карандаш и зачеркнул «… с 1958 года» напротив Иоанна XXIII, написав сверху «1958–1963». Ниже он написал Павла VI с датами «1963 – 19…». Он написал это слишком большими буквами, для следующей записи места почти не оставалось, и ее пришлось вынести на поля: «…, Антон Л., с 19…». Но какое имя ему выбрать?
Бенедикт родил вердикт. Нет. Бенедикт имя некрасивое.
Антон Л. двинулся дальше по списку, углубляясь в столетия: Лев XIV?
Имя Клеменс Антону Л. понравилось. Для выбора он его. так сказать, отложил в сторону. Далее.
Имя, скорее, смешное.
Тоже неплохо. Тоже пойдет в узкий список для выбора.
Фрейлейн Урбан звали модель на курсах рисования обнаженного тела, которые Антон Л. посещал когда-то в Народной высшей школе. Она была весьма симпатичной. Курс начался в октябре (это было в году 1970 или 1971, тогда Антон Л. трудился в туристическом бюро «Сантиханзер»), в ноябре стало прохладно. Курсы проводились в рисовальном зале старой школы. Фрейлейн Урбан ужасно мерзла и носила, даже когда она была совершенно голой, платок, намотанный вокруг шеи. Рисовальный зал плохо отапливался, по причине чего кроме центрального отопления возле подиума, на котором должна была стоять обнаженная модель, дополнительно стояла печка-чугунка. Фрейлейн Урбан часто нарушала свою «позицию» и отогревалась. Это имело – во всяком случае для Антона Л. – весьма своеобразный эффект: пока фрейлейн Урбан стояла на подиуме, она не была для него ничем другим, как моделью. Рисование обнаженной натуры дело непростое. Но когда она наклонялась к печке, то пробивала стеклянную стену полового нейтралитета и превращалась в голую, за исключением накрученного на шею платка, девушку, которая на глазах у всех подкладывала в печку дрова. Это возбуждало Антона Л. Он попытался после окончания занятий – она тогда снова уже была одета – завязать с ней разговор. Это ни к чему не привело. За фрейлейн Урбан всегда приезжал какой-то молодой человек.
Из-за этих воспоминаний имя Урбан показалось Антону Л, – как минимум для Папы – неприличным, почти отталкивающим.
Это тоже довольно странное имя.
Эти имена ему тоже не нравились.
Еще меньше.
Это бы пошло. Итак, Клеменс, Александр или Николаус. Может быть, есть еще что-нибудь, что подойдет.
Следующий Папа, который был более чем предыдущим, был напечатан курсивом: Феликс (V) 1439–1449. Сравнение с датами Евгения IV – Габриеля Кондулмеро, 1431–1447, и Николауса V, Томмазо Парентучелли, 1447–1455, наглядно показывало, что этот курсивный Феликс был в чем-то заподозрен, был, скорее, теневым Папой, который, казалось, каким-то образом впал в немилость, по причине чего номер его стоял в скобках.
Антон Л. стал пролистывать столетия быстрее. Бенедикты, Клеменсы, Грегоры, словно песок у моря. Напротив Келестина V стояла звездочка, а внизу примечание: «Единственный Папа, добровольно отказавшийся от своих полномочий». Это нужно вознаградить, подумал Антон Л. и внес в свой выбор и Келестина VI.
Затем пошли интересные имена, неслыханные имена: Ландо, Формозус (с дополнением «Корсе?», он правил с 891 по 896 год), Анастасий (еще один курсивный), Сиссиний, Конон, Агато, Деусдедит, Пелагий, Сильверий, Диоскур (еще один сомнительный, но творил свои курсивные бесчинства лишь один год: 530), а затем Антон Л. насторожился:
«Хормисдас», было там написано, «(из Фрозиноне) 514–532».
«Фрозиноне… Так значит, я Папа Хормисдас II». При этом небольшой номер не показался Антону Л. нескромным. Он снова пролистал назад и дополнил:
«Хормисдас II, Антон Л., с 19…»
Стоп – он снова пролистал вперед и остановился за Хормисдасом I.
Коробка конфет была пустой. Папа Хормисдас II взял свечу, поставил ее на ночной шкафчик, снял ботинки, лег на кровать и задул свечу. С завтрашнего дня он будет чистить зубы, запланировал Папа Хормисдас II. Ночью Его Святейшество чувствовал легкую боль в зубах с левой стороны внизу, но он не был уверен в том, что боль не была лишь неприятным воспоминанием во сне. А вообще Папа Хормисдас II видел во сне фрейлейн Урбан. Это был очень отчетливый сон и он никак не стыковался с основами целибата.
XVIII
Летосчисление по косулям
Зима была чрезвычайно мягкой. За исключением нескольких снежных бурь. С конца октября, то есть еще осенью, снег уже почти не падал до самого февраля. Даже несмотря на то, что Антон Л. из-за того случая через несколько недель после катастрофы больше не знал точно и так никогда и не узнал, какой же наступил день, он все равно не вспоминал ни о Рождестве, ни о Новом годе. И только в тот день в феврале, когда выпал снег, ему пришла мысль: «А у нас уже наступил Новый год. У кого это, у нас?» – Антон Л. запнулся, после чего сказал: «Курфюрст, заяц и я».
Курфюрста он не навещал уже довольно давно, хотя замочек и стоял в каких-то двухстах метрах от его замка. Антон Л. вообще теперь больше никуда из своего замка не высовывался. Он приносил дрова, то есть мебель, из самых ближних домов, брал конфеты и шоколад в новом кондитерском магазине (напротив банковского филиала, который он пустил в топку), стрелял дичь, из которой готовил жаркое. Питание одними консервами он прекратил с тех пор, как консервы, которые он открывал, стали видимо подпорченными. Дело дошло до того, что ему приходилось открывать по шесть банок, чтобы найти среди них одну съедобную. (Кстати, Соня ела и порченые консервы). Поначалу, когда он еще жил в гостинице, то охотился только на небольших животных, в основном на птиц: фазанов, куропаток, перепелов, позднее же от случая к случаю на зайцев. Он научился потрошить животных и снимать с них шкуры. Жарить стало значительно труднее, потому что не хватало жира. Все масло, весь маргарин, все упаковки с жиром для жарки, которые он находил в кишащих мышами, крысами и паразитами продуктовых магазинах, были уже прогорклыми. Лишь только оливковое масло в банках или в бутылках сохранялось дольше. Но и эти запасы, что можно было предвидеть, если не закончатся, то испортятся. Зимой, то есть настоящей зимой, в феврале, когда выпал снег, Антон Л. подстрелил косулю. С высокой позиции на крыше замка он мог следить за животными, забредшими в парк. Сюда приходили косули, дикие свиньи и даже олени, привлеченные корой на деревьях. Это была одна из тех ночей, когда он проснулся от какого-то звука. Вообще-то сон его был спокойным и глубоким, как у Сони. Но в ту ночь он проснулся: раздалось протяжное, душераздирающее завывание. Он встал с кровати и выглянул в окно. Ясная лунная ночь. Голые деревья отбрасывали на снег черные сетеобразные тени. Сквозь эти сети рыскали тени, все время в одном направлении. Одна тень на мгновение приостановилась: сверкнула пара глаз. Не возникало никакого сомнения – это были волки.
«Я был бы счастлив, – подумал Антон Л., – если бы они не сделали ничего зайцу Якобу. Что до меня, то в парке и так достаточно всякой живности».
С наступлением дня волки исчезли, днем Антон Л. еще никогда волков не видел. Заяц же Якоб был слишком хитрым, чтобы волки смогли его отыскать.
То, что зайца звали Якоб, сказал сам заяц.
– Меня зовут Якоб, – сказал он, – с буквой «б».
Антон Л. стоял на маленьком балконе в своей спальне и смотрел вниз на парк. Тогда и пришел заяц, сел на задние лапы, после чего завел разговор, простой разговор о погоде, какие у нее перспективы и так далее.
– Но это же невозможно – сказал Антон Л., – я же не брежу, я не сошел с ума, но это же невозможно, чтобы вы говорили. Или, может, я все-таки рехнулся?