Сверху не болело ничего. Снизу же сначала одинаково болели все зубы, начиная с резцов. А когда Антон Л. ударил по одному из следующих зубов, по пятому или шестому, на него словно обрушился молот боли, в его голове загудел набат; порыв болезненного ветра, закрутившийся вокруг зубоврачебного кресла, унес прочь от него все видимое. Обстановка, окна, двери на несколько мгновений закружились, словно карусель, отдельные детали воспринимались лишь как цветные, черные или белые полосы. Инструмент с шариком выпал из руки Антона Л.: так значит это он, подумал Антон Л. или подумалось в неподвижном центре этого состоящего из боли торнадо. В эти мгновения Антон Л. был лишен способности думать. Падение инструмента вызвало звенящий звук. Звон пронесся как серебряный электрический луч слева, внизу, справа, вверху сквозь быстро мчащуюся в центробежном движении карусель и сдвинул ее ось. Антон Л. обнаружил себя сгорбившимся в зубоврачебном кресле. Обеими руками он крепко держался за подлокотники. Он чувствовал, как по его телу течет пот. Центробежное вращение сузилось. Вскоре мрачный, прорезаемый красными полосами бак вращался уже непосредственно вокруг головы Антона Л. Он хватал ртом воздух. Ось бака снова перешла в вертикальную плоскость, вращение замедлилось, прекратилось. Какое-то мгновение перед глазами Антона Л. стояла чернота, затем чернота рассыпалась, дневной свет снова ее пробил.
Боль осталась в зубе, сравнительно безобидная, даже смешная боль по сравнению с той, которая была до этого.
Антон Л. глубоко вздохнул, вытер пот одной из бумажных медицинских салфеток, лежавших на столике с инструментами. Издалека доносился отголосок боли, похожий на эхо захлопываемых изысканных ворот, разносящийся по дальним коридорам.
– Это он, – подумал Антон Л.
Он осторожно пальцами ощупал зуб. Конечно же, внешне ничего заметно не было.
Перед ним висело сверло, которое приводилось в движение ножной педалью.
«Глупость, – подумал Антон Л, – Совершенно безумная мысль. Что я смог бы сверлить? И как бы я сверлил? Скорее всего, зуб надо выдернуть».
На столике для инструментов лежали и щипцы исчезнувшей фрау доктора Барбары Клинтц.
Антон Л. взял в руки запыленные щипцы. В это время снова разнесся гром от далеких ворот, орда скачущей боли вновь стала слышимой, она была сзади, быстро приближалась. Антон Л. быстро швырнул щипцы обратно на столик. Орда на мгновение замерла, после чего отступила.
Антон Л. прекрасно знал, что существовали уколы. В то время фрау доктор Клинтц тоже делала ему какие-то. Но и уколы надо уметь делать. Кроме того, какой укол ему нужен? Какие-то лекарства лежали рядом, среди них даже ампулы с сывороткой. «Нет», – подумал Антон Л. Он поднялся с зубоврачебного кресла и, качаясь, вышел из кабинета.
– Ну? – спросил курфюрст, когда Антон Л. проходил внизу мимо памятника, нет, проскальзывал мимо него.
– Ничего, – ответил Антон Л.
– Это можно было бы предположить с самого начала, – сказал курфюрст.
– Совершенно ничего не получилось, – повторил Антон Л.
– Выдернуть самому себе зуб! – изумился курфюрст. – Это не смог бы сделать и опытный зубной врач.
– Опытный зубной врач, может быть, и смог бы, – ответил Антон Л.
Он сел на один из тупых круглых каменных столбиков, десятком окружавших курфюрстский памятник и державших на себе тяжелую, низко висящую цепь.
– Может быть, – произнес курфюрст, – может быть, разве что очень опытный зубной врач.
Антон Л. поставил одну ногу на цепь и стал ее раскачивать.
– Если, – протянул курфюрст, -…
– Что если? – спросил Антон Л.
– Если провидение, или Бог, или еще что-то выбрало вас, то есть исключительно вас, Адам Л., для того чтобы вы единственный пережили катастрофу, то тогда…
– Тогда? – переспросил Антон Л.
– …то тогда провидение, или Бог, или еще что-то обязали вас вашу зубную боль устранить. Иначе все это не имело бы ни малейшего смысла.
– Гм, – задумался Антон Л.
– Было бы совершенно неудовлетворительным, если бы эта катастрофа, то есть этот конец человечества, не стал бы каким-то образом новым началом.
– Я уже тоже об этом думал.
– Если этим самым не подразумевалось новое начало, то тогда бы не оставили совершенно никого, то есть и вас тоже.
– Случайности быть не может, – сказал Антон Л.
– Правильно, – подтвердил курфюрст, – и тогда они, следовательно, обязаны устранить вашу зубную боль.
– Мысль, которая мне более чем очевидна, – сказал Антон Л.
– Она исчезла?
– Зубная боль?
– Да.
– Нет.
– Гм, – сказал курфюрст.
Некоторое время оба помолчали. Былая, лишь только запертая с обратной стороны далеких ворот боль распространялась почти как благостное настроение по душе Антона Л., хотя, если объективно, зуб все еще буйствовал.
– Вы опять-таки обратились ко мне «Адам», – произнес Антон Л.
– Пардон, – извинился курфюрст.
– Нет, нет, – сказал Антон Л – Адам это совершенно правильно. Я Адам.
– Можно согласиться, – сказал курфюрст, – в определенной степени.
– Не только в некоторой степени. Я захватил власть над землей.
– Неплохо.
– Я использую грядущее лето, чтобы отправиться в Италию. Если один из автомобилей еще может ездить, я доеду на нем туда, куда он еще сможет меня довезти. А дальше я пойду пешком. Вас мне будет не хватать.
– Ах, – сказал курфюрст, – меня вам не будет не хватать. Как раз в Италии стоит много моих коллег.
– Да, – ответил Антон Л., – теперь совершенно необязательно говорить по-итальянски, чтобы отправиться в Италию. Немецкий язык стал всемирным.
– А книга? – спросил курфюрст.
– Возможно, я найду ее еще до того.
– Ведь вполне вероятно, что она находится совсем рядом с вами.
– Что вы имеете в виду?
– А вы хотя бы один раз обыскали тщательно ваш замочек? По-настоящему вы его обыскали?
XXII
Обезглавленный палач
Если бы Антон Л., лежа в своей кровати, хотя бы один-единственный раз дотронулся рукой до деревянной облицовки стены в спальне в замочке – при этом ему не пришлось бы даже вставать с подушек, лишь только протянуть руку налево, – он дотянулся бы до маленького выступа, с помощью которого можно было сдвинуть целую часть стенной облицовки. Если бы Антон Л. еще несколько месяцев назад нажал на этот выступ, который никоим образом не был ни спрятан, ни замаскирован, а скорее, представлял собой весьма бросающуюся в глаза ручку или кнопку (правда, на первый взгляд выступ был похож на хвост мифического грифа, такие грифы повторялись многократно во всем резном декоре, но ни один из них не имел такого выступающего хвоста; тем не менее такая маскировка, если это была именно она, могла послужить, скорее, указателем), если бы Антон Л. еще несколько месяцев назад, тогда, когда он сюда переехал, нажал на эту ручку или кнопку, он бы сберег много сил, потраченных на поиски. Книга лежала за этой облицовкой.
Там были еще и другие книги, двадцать или тридцать, намного меньше, чем могла вместить полка за облицовкой. Но в середине лежала она, обознаться было невозможно: вся обернутая в тонкую кожу, с золотыми и красными звездами, с золотой змеей на задней стороне обложки, которая раздваивается и образует фигуру, похожую на цифру восемь.
Антон Л. достал книгу и отошел к окну. Возвратившись «от зубного врача» или от курфюрста, он не лег, как собирался, в постель, а сразу же принялся обыскивать замочек сверху донизу, что значит: снизу доверху, начиная с комнаты Сони, по причине чего наступил уже вечер, когда Антон Л. наконец обнаружил ручку или кнопку на хвосте грифа.
Но это был солнечный мягкий вечер. Это был один из самых длинных дней в году. (Было ли это 26 июня? Годовщина?) Солнце опустилось за кусты, разросшиеся на провалившихся крышах окружающих придворный сад домов. Оно посылало мягкие золотистые и красные лучи сквозь уже давно снова чистый и прозрачный вечерний воздух. Отражение оконной рамы, почти филигранно выполненной, лежало на паркете.
Хромающая лошадь буланой масти, которую до этого дня в парке видеть еще не приходилось, паслась в высокой траве.
Антон Л. держал книгу против света. Он ее раскрыл. Он раскрыл ее не так, как раскрывают книгу, которую, рассматривая более или менее бездумно, раскрывают прямо на середине. Он раскрыл первую страницу обложки, перелистал форзацный лист. Он не испугался, когда на поначалу чистой титульной странице, едва лишь ее коснулся солнечный луч, появился текст. Антон Л. прочитал название.