Иваном звали сына Павла Степанова. Ему недавно исполнилось десять, и до появления в их жизни Ингеборги, которая полчаса назад родила, они кое-как тянули лямку вдвоем с Павлом. Этого Никоненко не застал — он познакомился с Пашей в период его тяжкой влюбленности в Ингеборгу. Все тогда было сложно — в убийствах на Пашиной стройке оказалась замешана его бывшая жена и его собственный зам, Паша метался, не зная, что предпринять, Иван страдал от одиночества и заброшенности, а Ингеборга была его учительницей в школе. Паша нанял ее, чтобы она лето посидела с его сыном, и… полчаса назад она родила дочку, которую Паше сразу же дали подержать.
— Иван-то с кем? — повторил Никоненко, так и не дождавшись внятного ответа.
Иван дома, с родителями Ингеборги, которые прилетели, чтобы присутствовать при таком важном семейном событии. Они тоже приезжали в больницу, и их тоже пока не пустили.
Опасаясь, что Павлик вот-вот снова впадет в эйфорию, Никоненко быстро перевел разговор на предстоящие торжественные мероприятия.
— А мы что, пить сегодня будем?
— А когда же?!
— Ты же всю ночь не спал, какой из тебя отмечальщик?!
— Да ладно тебе, капитан! Что ты понимаешь?! Вот когда у тебя жена родит, тогда погляжу я на тебя!..
— У меня нет жены, — с раздражением ответил Никоненко, — и не присылай за мной никакого водителя. Я свою машину возле управления не брошу. Во сколько приезжать-то?
Пока Павлик в трубке мучительно пытался сообразить, о чем именно его спрашивают, Игоря Никоненко срочно вызвали на происшествие.
— Да хуже всего не то, что стрельба, а то, что там этот Потапов… Ну да, конечно! Сейчас ФСБ явится, не станут же они… Да мы здесь уже… Ну, конечно, тот самый… Слушаюсь! Сразу же перезвоню! Как договорились! Есть!
Полковник сунул в карман мобильную трубку — не столько средство связи, сколько некий знак того, что “мы теперь тоже не лыком шиты”, — и оглядел свою группу.
Группа была немногочисленна и печальна.
Рабочий день был давно закончен, и, соответственно, им предстоял рабочий вечер и, скорее всего, еще и рабочая ночь, а может, и не одна. Искать стрелка нужно по горячим следам, и если не найдут — пиши пропало.
Покушение на жизнь федерального министра и члена правительства — это вам не пьяная драка с поножовщиной на коммунальной кухне и не вокзальные разборки бомжей. Полковник по телефону уже и ФСБ помянул, чтоб им пусто было! Два ведомства не слишком ладили и старались просто так не путаться друг у друга под ногами. Помнится, еще Мюллер с Шелленбергом, родоначальники этой традиции, старательно делали вид, что им наплевать друг на друга, и неспроста.
Ни полковнику, ни оперативникам не согревала душу мысль о том, что, теперь придется землю рыть, на коленях по асфальту ползать, ночами не спать, двести человек допросить, запугать, разговорить, втереться в доверие, заставить вспомнить что-то невспоминаемое, все сопоставить, проанализировать, оценить, свести воедино и разложить по полочкам — и все ради того, чтобы “федералы”, не дай бог, не опередили их или — хуже того! — не прикарманили славу, если до нее дело дойдет. А если не дойдет, если очередной “висяк” — быть беде.
Премьеру доложат сегодня, утром — президенту. Президент, как водится, возьмет дело под особый контроль, то есть устроит выволочку Генеральному прокурору и министру внутренних дел. Министр завтра же потребует материалы дела и предварительный отчет. По всем телевизионным каналам через час пройдет информация о покушении — машины НТВ и Первого канала приехали сразу следом за милицией. Откуда только они все узнают раньше всех, эти проклятые журналисты?!
Твою мать!
Не будет никаких выходных на оттаявшей мартовской дачке, и субботнего ленивого утра тоже, и в зоопарк с детьми опять пойдет жена, и грянет скандал, у кого грандиозный, у кого привычно унылый — в зависимости от степени истощения терпения родных, — и снова по две пачки сигарет в день, и промывание мозгов, и отвратительное чувство собственного бессилия и тупоумия, и неловкость перед задерганным начальством, и свет новых звездочек на погонах погаснет в районе Туманности Андромеды…
Понесло этого Потапова с друзьями встречаться! Сидел бы у себя в Рублеве-Успенском, чего лучше! И, главное, безопасно там…
— Ну что? — неприязненно спросил полковник в пространство. — Все ясно или объяснения нужны?
— Не нужны, товарищ полковник, — четко выговорил Морозов, — разрешите приступить?
— Приступайте, — разрешил полковник, — только сначала кто-нибудь изложите мысли. Есть у кого-нибудь мысли?
Тут Дятлов с Морозовым как по команде повернули головы и посмотрели на Никоненко, очевидно считая, что излагать мысли следует именно ему.
Это было очень неблагодарное занятие — на пустом месте излагать начальству какие-то соображения, и Игоревы коллеги это отлично понимали. Ничего умного на ходу не придумаешь, обязательно скажешь какую-нибудь глупость, которую начальство потом будет еще год поминать, и мусолить, и приводить в пример остальным, как нельзя работать.
Никоненко вздохнул. Полковник усмехнулся.
Ему было сорок два года, он проработал в “органах” всю свою жизнь, и ему казалось, что он старше своих подчиненных лет на триста. Он все понимал, видел их насквозь и, как мог, сочувствовал им.
“Интересно, — подумал он неожиданно, — а мне генерал сочувствует?”
— Я думаю, — заунывно начал Никоненко, — что стрелок пришел на место происшествия заранее. Нужно попытаться установить, может, он был и на вечере. Просто так, для маскировки. Вряд ли здесь у всех проверяли приглашения.
— Скорее всего, никаких приглашений ни у кого и не было, — буркнул полковник и выдохнул струю сигаретного дыма. — Дальше.
— Дальше… все просто. Когда все стали выходить на улицу, стрелок оказался в центре толпы и, увидев Потапова, выстрелил.
— И промахнулся, — подсказал полковник.
Никоненко посмотрел на него, пытаясь определить, что именно он имеет в виду. Ну да. Промахнулся. А разве стрелок не может промахнуться? В конце концов, убийца тоже человек.
— Я слушаю, — подбодрил его начальник.
— Он выстрелил, промахнулся, люди рванули в разные стороны, и он спокойно ушел с места стрельбы вместе с толпой. Оружие, скорее всего, найдем в кустах, вряд ли он его с собой унес!
— Вы думаете, действовал профессионал? — уточнил начальник и снова выпустил струю дыма. Никоненко вновь проводил ее глазами.
Зачем он таращится на этот дым?! Или полковник специально его отвлекает?
— Нет, — сказал Игорь. На этот вопрос ответить было просто. Он уже задавал его себе и сам на него ответил. — Я уверен, что не профессионал, товарищ полковник.
— Почему?
— Во-первых, он стрелял почти в темноте. Этот фонарь — одна фикция, видимость света. Во-вторых, он стрелял практически на глазах у охраны, а у большинства из охранников отличная память. Естественно, им сейчас несладко придется, все же они стрелка проворонили, но я думаю, что они вспомнят много чего интересного и полезного. Профессионалу полагается об этом знать. Вряд ли это смертник-камикадзе, которому все равно, что с ним будет дальше. Ну а в-третьих… Нет, это как раз во-первых, Олег Петрович, — он ведь промахнулся, правда?
— Вы думаете, что профессионал не промахнулся бы?
— На то он и профессионал, — туманно ответил Никоненко.
— Не знаю, — сказал полковник задумчиво, — нужно думать… Кстати, в Склифосовского звонили? Жива она еще?
— Пока жива, — подтвердил Слава Дятлов, — без сознания, конечно, но жива. Никакой более подробной информации пока нет. По-моему, еще операция не закончилась.
— Допросить бы ее по горячим следам, — мечтательно сказал полковник, как будто собирался пригласить пострадавшую на свидание, — может, она и видела чего. Кстати, кто ей “Скорую” вызывал, установили?
— Никто не вызывал, — быстро проинформировал Дятлов, — ее этот самый Потапов на своей машине в Склиф отвез.