— Посмотрю, кого-то ты мне родишь, Этэя! — засмеялся Рауль. — Ты не ела ли смолы «чины»?
Этэя прикрыла высокий живот.
Из обоих чумов пахло жженым мясом. В морозное небо с вершин жилищ белесыми нитками сучился дым. Мышкующей лисицей-сиводушкой по бледно-голубому простору бежало тусклое солнце. Лоснился на свету камыс воткнутых в снег беговых лыж.
Сегодня в тайгу никто не уходил. Мужчины отдыхали, пили крепкий чай, ели мясо, дробили ножами крупные кости сохатиных ног и. доставали из них душистый мозг.
Никому, кроме подростка Сауда, не шла на ум охота. Рауль с Топко знали, что белку добыть можно завтра, через месяц, позже. До месяца «Прилета ворон» она не покинет своих зимних гнезд. Нашел гнезда — считай белку добытой. Русские купцы, как росомахи кровь, любят пушнину, но их мешков не заполнишь. Тайги не хватит. Сколько ни добудь — все мало. Торговать с ними начнешь — «должен» скажут. Спросишь — «почему?» Ответят: «Писку писал, писку смотрел, да долгу много нашел». Лучше есть мясо.
Рауль с полным желудком лежал на локте и тихонько напевал:
— Ты пел правду, — заметил Раулю молчавший Бали. — Мелкий снег — оленю питаться хорошо, да в мелководных озерах рыбе жить будет плохо. Вымерзнут озера, задохнется рыба.
Песня стихла. Рауль сел, задумался:
— Почему так, дедушка: одному ладно, другому худо?
У Бали приподнялись брови, наплыли на лоб волосы, раскрылись чуть глазные ямы.
— А… потому, что на земле все разно, — ответил он. — Утка любит воду, а рябчик боится мокра. Дым портит глаза, бабам же без него не выделать хорошо лосины.
Пэтэма, слушая Бали, думала про себя:
«Дедушка слепой, а все знает. Спросят — расскажет. Хорошо с ним! — Она вздохнула и грустно сложила на колени смуглые руки. — Почему у него выболел последний глаз? Почему у Рауля толстые ноги? Отчего у Этэи маленькая коса, когда у матери коса была втрое больше?»
Пестрые, как листопад, думы Пэтэмы оборвал тонконогий мальчик Сауд. На нем были длинная рубаха и зеленые штаны. Глаза широки. На сильном лице смуглая тугая кожа. Припухшие губы сизовели свежею селезенкой. Таких мальчиков Пэтэма еще не видала. Она спряталась за Этэю и из-за плеча ее разглядывала маленькую, как желтый цветочек, медную трубку, которую Сауд держал в зубах.
— Ты куда сегодня ходил, Сауд? — спросил Рауль.
— Пасти делал на зайцев. Насторожил прутьями.
— На насторожку помочился? — не утерпел Бали. — Мочу зайцы грызть любят.
Сауд смутился. Такой приманки он еще не знал и от отца ни разу не слышал. Он виновато смотрел на старика. Пэтэме его стало жалко. Выручил Рауль.
— На тонкий березовый прут заяц и без этого полезет в пасть, — сказал он и спросил Сауда: — Видел, нет оленей?
— Вперед шел не видел, назад — наткнулся на копаницу. Там же нашел бультину.
— А принес? — обрадовалась Этэя.
Сауд сунул в карман трубку и из-под полы кожанчика достал прижатый к груди дымчатый, застывший натек лиственничной смолы, протянул Пэтэме.
— На, мама велела тебе всю отдать.
Пэтэма задичилась. Она уткнулась лицом в спину Этэи, не брала бультину. Сауд покраснел. Он не знал, куда ее теперь девать.
— На! — повторил Сауд, снова вытянув руку. — Дедушка, она почему не берет?
— Эко!.. — Улыбнулся Бали. — Пэтэмока, возьми да отломи мне кусочек. С тех пор, как я отемнел, мне не приходилось баловать язык свой бультиной.
Пэтэма, не глядя на Сауда, приняла от него кисло-сладкий гостинец. Сауд почему-то застыдился и торопливо оставил чум. Пэтэма разделила вязкую смолу.
Ложась поздно спать, Бали спросил Рауля: не сходит ли он за оленями на Гондогли?
— Отчего бы не сходить? Схожу, — согласился тот. — Возьму с собой Сауда и с ним пригоню оленей. Привезу седла, турсуки. Только из чума брать ничего не буду. Боюсь. Лосиновый покров с шестов снимать тоже не стану, не проси.
— Э. дружок, зачем его трогать с могилы?
Голос Бали задрожал, прервался. Этэе стало за Рауля страшно.
— Пошел бы ты лучше с Топко, — посоветовала Этэя. — Куда пойдешь с парнишкой? Какая тебе будет в нем помощь?
— Что Топко, Этэя? Сырая колода? Сауд на лыжах ветер. С ним весело будет идти.
— Топко мужик. А этот?..
— Ладно, ладно, Этэя. Завтра говорить будем.
Рауль плотно закрутил на голове одеяло и затих. Этэя проткнула палочкой кусочек сырого мяса, чтобы им не подавился Кордон, и всунула ему в рот эту мясную соску. Тот зачмокал и быстро заснул.
Рауль во сне видел русскую женщину. Белокожая, теплая. Приласкала — и он заспался. Проснулся — уже светло. Потянулся, зевнул, встал. Бали ощупывал на ноге толстую коросту.
За чумом постанывала тайга. Менялась погода. Не откладывать же из-за ветра выход на Гондогли. К тому же, по народным толкованиям, виденный сон предвещал удачу. О сне он не рассказал Этэе. Зачем? Она сама белотелая, как русская, еще станет сердиться. А осердить не вовремя бабу, лучше потерять ездового оленя.
— Говори-ка, что надумал? — спросила Этэя заспанного мужа. — Пойдешь, нет на Гондогли?
— Поем — пойду. — Рауль почесал щеку.
— А ветер?.. Не слышишь?
— У-у!.. Страшно! — смеялись его сонные глаза, — Собери в дорогу еды, дай свежей коры жимолости. Теплее обверни ноги, — распорядился он, высыпав из натруски на ладонь мелкие пули.
Бали слышал, как Этэя недовольно сопела. Он попытался ее успокоить.
— Этэя, ты боишься ветра? — тихонько сказал он. — Не бойся. Ветер — неплохо. Он собьет с лесов кухту. Опадет кухта, уплотнится снег и легче будет идти на лыжах.
— Дедушка, я это знаю.
— Как не знать! Ты ведь большая.
Этэя повиновалась. Рауль ушел в чум Топко, чтобы предупредить о выходе с ним Сауда, который уже рубил дрова.
— Боне, бросай топор, ешь да пойдем со мной на Гондогли.
— Куда-а зовешь сына? — послышался голос Топко.
— На Гондогли, Поможет пригнать оленей Бодоя. А что?
— Лезь сюда!
За Раулем пролез в чум Сауд. Топко сидел на посте-ли в коротеньких, чуть ниже паха, замшевых штанах. Он только что проснулся и грелся у огня. Встретил Рауля недружелюбно.
— Ты сманиваешь Сауда. Он уйдет, а дома работать кто за него станет?
— Ты. Кто же больше?
— Ого!
— Сауд, однако, устанет? — вмешалась в разговор Дулькумо. — Лучше бы, Топко, ты сам с Раулем сходил. Оленей, правда, пригнать старику надо. Уйдут, порастеряются.
— О, Дулькумо-о! — рассмеялся Рауль. — Ноги Топко я знаю. Они большие, да дюжбы в них мало: только на один переход. Сауд же — быстроногий. В тебя он.
Топко хотел на это обидеться, но похвала сыну отогнала недовольство, и с языка сошла шутка:
— А! Идите! Я буду сидеть и есть мясо. Дрова нарубят бабы сами. — Широкий рот Топко растянула зевота.
Сауд снаряжался. Пэтэме принес он вчера сладкую бультину, слепому дедушке поможет пригнать оленей. К тому же так далеко на лыжах он еще никогда не ходил. Попытать себя в этом только приятно.
Долго ли собраться в дорогу? За спинами по легкой винтовке-малопульке. В понягах по пятку пресных лепешек, котелок, щепоть соли, кусок кирпичного чаю, на бедрах по острому ножу. На себе по коротенькой до колен парке. На привязи у кистей рук широкие рукавицы. На головах по ситцевой повязке, чтобы на ходьбе не смокали волосы. В руках по стальной пальме. Вот и все сборы. Надеть на ноги лыжи быстрее, чем завязать петелькой вязку. Мало пищи? Так зачем нести на себе ее много, когда в натрусках достаточно пуль. Нужная щепоть пороху в пути дороже тяжелой ноши. На то в тайге и зверь, и птица. Не стреляй мимо — не пропадешь с голоду.