— Ну… э-э… вашим фотографиям. В вашем собственном саду. С лопатой…
— С ло…
— Ну да…
— Вот так-то. Значит, завтра, в четверг, в полдень?
— Послушайте, завтра — это слишком рано! Мне еще нужно раздобыть эту сумму!
— Тогда послезавтра, в пятницу! В полдень!
— И это слишком рано! Деньги у меня будут только вечером, после восьми!
— Невозможно: мне они нужны к без четверти восемь! Все, что я могу сделать, если это вас устроит, — перенести нашу встречу на половину восьмого. Самое позднее. И то лишь потому, что это вы.
— Это меня отнюдь не устроит!
— …Но на этот раз не в кафе: в саду Трокадеро, на углу аллей Роже Пейрефитта и Франсуа Мориака. И советую вам быть вовремя. И иметь при себе деньги. Иначе полиция получит чудненькие фотографии, на которых вы занимаетесь… огородничеством. Понятно? Послезавтра, в половине восьмого, самый край!
Четверг, 7-е
Все трое переключили телефоны на Службу отсутствующих абонентов.
Пятница, 8-е, 19 часов 27 минут
Александр Летуар констатировал, что его предвидения, основанные на наблюдениях, оправдались: к половине восьмого вечера парижане, отсидев в кафе за стаканчиком, лопали.
Лопали гуляющие, лопали влюбленные, лопали блюстители порядка, лопал или готовился к этому весь город.
Следствие: некому гулять по аллеям, некому любиться на скамейках, некому блюсти порядок. Сад Трокадеро обезлюдел.
Возрадовавшись этому в сердце своем, Летуар пощупал в кармане свой 6,35-миллиметровый. Свидание на свежем воздухе, под сенью листвы, в час, когда весь Париж лопает… Когда еще ему представится подобный случай?
На миг он, впрочем, заколебался: фотографии! Сначала нужно заполучить снимки и негативы!
Но если ближайшее рассмотрение отдалило убийство, то дальнейшее его приблизило: по размышлении, этими фотографиями заниматься нечего — по той простой, но превосходной причине, что, ставя десять против одного, можно утверждать, что их не существует в природе! Если бы они существовали, Упырь упомянул бы о них в первом же разговоре, вместо того чтобы представляться всего лишь другом покойного Гродьё… Откуда могли быть сделаны снимки? И каким образом? Ведь для захоронения специально было выбрано укромное место, вдали от любопытных глаз — и объективов!
Нет! По телефону он попался на удочку. Упырь — а он и впрямь силен, ничего не скажешь! — взял его на пушку, в точности как сам он, Летуар, взял на пушку Консультантку! И у Упыря не больше его, Летуара, фотографий, чем у него самого — фотографий Консультантки!
Следовательно, можно без особого риска предпринять еще одну попытку его уничтожить. Тем более что на сей раз обстоятельства позволяют перейти от романтических покушений вроде опоганенного сельдерея к испытанной технологии 6,35 мм — пистолету, который, как утверждается в прилагаемой инструкции, обладает главным преимуществом револьвера, а именно: когда оружие заряжено и курок взведен, достаточно нажать на спусковой крючок, чтобы произвести выстрел.
У Летуара уже была возможность на практике убедиться в высокой эффективности инструмента и легкости обращения с ним: в случае с Гродьё он оказался незаменим.
Летуар углубился в извивы аллеи Франсуа Мориака. Рукоятка пистолета, функционирующего подобно револьверу, плавностью изгибов напоминала стройную женскую ножку.
19 часов 28 минут
Жан Сиберг прохаживался по аллее Роже Пейрефитта, поглядывая на наручные часы, и это наполняло его горечью и унынием.
Каких-нибудь два-три месяца назад, когда он вечерами прогуливался по тенистым аллеям, поглядывая на часы, душу его наполняла любовь — он ждал Патриса. Это было прекрасно, это было чисто, сумерки ласкали взор нежными оттенками и источали дивные, невыразимые ароматы.
Теперь же — ах, какое падение! — он надеялся, что мужчина — которого даже нельзя назвать привлекательным — не опоздает на встречу с ним, чтобы принести ему деньги, потому что через семнадцать минут некая гадюка уж точно не опоздает на встречу с ним же, чтобы их у него забрать. Это было гнусно, и тошнотворные сумерки были отвратительного ржавого цвета.
Он прислушался: вроде бы послышались шаги. Сердце его забилось быстрее, но если в прежние времена это было предвкушение удовольствия, то сейчас — лишь страсть поживы.
«Всякий опыт накладывает свой отпечаток, — подумал Сиберг, — и интуиция подсказывает мне, что после этой истории я буду уже другим».
То, что он услышал, действительно оказалось шагами, и они приближались. И это действительно оказался Летуар. Сиберг облегченно вздохнул. В прежние времена это облегчение было бы счастливым, теперь же оно всего-навсего подлое. Сиберг откашлялся, прочищая горло.