«Но не стоит отчаиваться. Попытаемся хладнокровно представить себе дальнейший ход событий: как только будет заявлено об исчезновении Гродьё, полиция начнет расследование, придут к нему домой и на службу. Естественно, сразу же обнаружится недостача. Сопоставление фактов, логический вывод: в недостаче повинен Гродьё, вот он и смылся. Смотри-ка! Да ведь мне только того и нужно!.. Да, но погоди радоваться! Все пойдет хорошо, но только первое время. С полицией надо держать ухо востро. Насколько я знаю ее повадки, она начнет копать глубже, сунет нос в частную жизнь Гродьё. И что же она обнаружит? Да ничего! Разве можно обнаружить что-либо за этим болваном: щепетильная честность, безупречная мораль, аскетические нравы, ни женщин, ни тайных пороков — ничего. И что тогда? А тогда полиция с ее фонтанирующим воображением выдвинет другую гипотезу: что, если в недостаче повинен кто-то другой? А честный Гродьё это обнаружил? А этот кто-то обнаружил, что Гродьё это обнаружил? Разве не устранил бы он тогда Гродьё как помеху? И кто же еще, кроме Гродьё, имел доступ к сейфу в отсутствие директора? Его коллега, господин Летуар. И завертелось расследование в отношении господина Летуара. Он-де живет не по средствам, этот господин Летуар! Он не чурается женщин, этот господин Летуар! Но с его-то рожей они должны влетать ему в копеечку! И пошло, и поехало… Просеют сквозь сито мой дом, мой сад, и я влип! Следовательно, чтобы я мог выкарабкаться, полиция не должна установить ни малейшей связи между исчезновением Гродьё и недостачей. Значит, у меня только один выход: покрыть недостачу. И как можно быстрее. Но чем ее покрыть? Где взять деньги? Где взять деньги? Где взять деньги?»
— Дорого бы она дала!
До Летуара дошло, что все то время, пока он размышлял, Жоржетта не прекращала говорить.
— Кто? — спросил он. — Кто дорого бы дал?
— О, я специально не подслушивала! — запротестовала Жоржетта, — вы меня знаете, это не в моих привычках. Но она разговаривала по телефону с подругой аккурат из соседней комнаты. Должно быть, думала, что я на кухне, а я была еще в коридоре. И вот что она сказала, слово в слово: «Дорого бы я дала за то, чтобы не иметь на совести подобных глупостей…»
— Но кто дорого бы дал?
— Да та самая женщина, кто ж еще?
— Какая женщина?
— Ну, та, о которой я толкую, к которой хожу убираться по четвергам: мадемуазель Мартеллье!
— И за что она бы дорого дала, эта мадемуазель Мартеллье?
— Я же вам только что говорила! За то, чтобы всего этого никогда не было.
— Чего не было?
— Что несовершеннолетней она танцевала.
— Только и всего? — хмыкнул Летуар. — Что же тут позорного?
Он смутно надеялся, что в последнюю минуту его спасет какое-то чудо и с неба через посредство этой безмозглой дуры, в полном соответствии с волнующими легендами былых времен превратившейся в добрую фею, к его ногам упадет небольшой кус манны. Но чудес, решительно, не бывает на свете, и небо зияло пустотой.
— Может, она танцевала голой? — спросил он, не столько цепляясь за остатки надежды, сколько следуя естественному ходу своего воображения.
О голых женщинах он не думал с тех пор, как покончил с завтраком, и это воздержание начинало его тяготить. Он предался всевозможным мулен-ружевским, фоли-бержерным, казино-паризьенным и прочим стриптизованным мечтаниям.
— О нет, — воскликнула Жоржетта, — насколько я поняла, она занималась серьезным танцем: балетом, что ли…
Видения улетучились. К балеринам и к манекенщицам Летуар питал одинаковое отвращение: не мог простить им большие ступни и впалую грудь.
— Не припомню, какого цвета, — добавила Жоржетта. — Пойду дальше убираться у вас в комнате.
Летуар, уже направившийся было в ванную, по инерции сделал еще шаг и вдруг остановился. Резко повернувшись, он подошел к Жоржетте.
— Не помните цвета чего?
— Балета, чего ж еще?
— А, так он был цветной? Не розовый ли[3]?
— Розовый? Ну да, розовый, как же я запамятовала! Так вы разбираетесь в танцах?
— Значит, до совершеннолетия эта мадемуазель Мартеллье принимала участие в подобном балете? Вы в этом уверены?
— Ну да! Судя по тому, что она говорила по телефону подруге, наверняка тоже бывшей балерине. Она говорила тихо, но я была прямо за стеной. Еще она говорила, что если бы об этом, не приведи Господь, прослышал господин Жорж, он бы сей же момент ее бросил. Господин Жорж — это ее жених. Бедняжка! Уж как она его любит! Да она бы помешалась с горя!
С трудом умеряя биение сердца, Летуар присел на диван, под которым возлежал «Парижский альков» с прелестницей Магдой.
3
«Белым» во Франции называют балет, в котором балерины носят длинные пачки из белого муслина. В «розовом» же танцовщицы выступают без всякого одеяния.