Пока представители высших эшелонов власти обменивались письмами, Бомарше, которому удалось наконец заполучить бумагу, чернила и перья, бомбардировал принца Кауница прошениями. Он хотел представить судье, ведшему его дело, доказательства в свою защиту.
Глас пленника был услышан: канцлер отрядил к нему советника фон Зонненфельса; тот, покоренный обаянием и красноречием Бомарше, участливо выслушал его, а позже даже посвятил этой истории книгу. Следствие тянулось еле-еле, и Бомарше никак не мог добиться удовлетворения своего требования, которое заключалось в том, чтобы его немедленно препроводили во Францию, пусть даже связанным по рукам и ногам и под конвоем.
Пока пленник маялся в Вене, судьба его решалась в Версале. Мерси-Аржанто нанес визит Сартину; тот не предал друга, а взял под свою защиту: он подтвердил, что именно король отправил Бомарше с поручением, выдав ему письменное распоряжение, а также постарался преуменьшить значение инцидента, ибо вовсе не желал, чтобы эксцентричные выходки его протеже скомпрометировали и его самого.
Сартин не скрывал своего возмущения тем, что Австрия столь бесцеремонно арестовала французского агента, тем более что речь шла о такой важной персоне, пусть с излишне развитым воображением, но неспособной на преступление. Он подверг анализу текст памфлета и доказал, что некоторые из его пассажей настолько резко контрастировали с общеизвестной позицией Бомарше, что никак не могли принадлежать его перу. Хотя это последнее утверждение было весьма спорным, Мерси-Аржанто ушел от Сартина, поверив в невиновность Бомарше, и 11 сентября 1774 года написал императрице, что узника следует освободить.
Мария Терезия прислушалась к мнению своего посла и 17 сентября даровала Бомарше свободу; в качестве компенсации за причиненный ему ущерб она велела выдать ему тысячу дукатов. Кауниц исполнил приказ императрицы, хотя счел ее щедрость излишней.
«Я распорядился выплатить этому негодяю тысячу дукатов, — писал он Мерси-Аржанто, — поскольку такой жест показался мне достойным императрицы, хотя сам этот тип, разумеется, не стоит ни тех трудов, ни тех денег, что мы на него потратили».
А между тем популярность Бомарше в Европе была очень велика, поэтому отношение к его приключению отличалось такой снисходительностью, какой вовсе не заслуживало.
На обратном пути во Францию он всего на несколько часов остановился в городе Аугсбурге и успел побывать на одной из первых постановок пьесы Гёте «Клавиго».
В Париж Бомарше приехал в конце сентября 1774 года. Первый его визит был к Сартину, ставшему к тому времени морским министром. Пьер Огюстен все еще не мог понять, почему императрица вдруг резко изменила к нему свое отношение. И Сартину пришлось ему объяснить, что она приняла его за авантюриста.
Потрясенный этим открытием, экс-шевалье де Ронак с достоинством изрек, что в таком случае он не может оставить у себя тысячу дукатов, которую ему вручили при отъезде из Вены. Но он не возражал бы, если бы Мария Терезия взамен подарила ему что-нибудь на память об этом приключении, и хорошо бы, на ту же сумму.
Сартин мудро посоветовал Бомарше не затевать скандал, а самому купить на полученные деньги хороший бриллиант и носить его в память о встрече с императрицей. Пьер Огюстен решил последовать совету приятеля, который ни в коей мере не оскорблял его самолюбия. Помимо всего прочего, он утешился тем, что в память о своих мытарствах сочинил «безудержно веселую» песенку, сразу же снискавшую популярность. Всякий раз, когда Бомарше узнавали на улице, в театре или другом общественном месте, всегда находился кто-нибудь, кто запевал первый куплет этой песенки, а толпа обычно сразу же хором ее подхватывала:
Глава 27
ПОСТАНОВКА «СЕВИЛЬСКОГО ЦИРЮЛЬНИКА» (1775)
Можно было подумать, что все опять закончилось песнями, но на самом деле сразу после возвращения Бомарше в Париж на него навалилось множество проблем, требующих срочного решения.
11
Перевод Л. Зониной и Л. Лунгиной. Заимствован из русского издания книги Ф. Гранделя «Бомарше» (М., 1979).