Вряд ли можно было ждать от Гитлера иного приговора, но все же Рем был долгие годы его самым близким другом. Гитлер был обязан ему многим, почти всем. Рем создал организацию СА еще в начале борьбы Гитлера за власть, а без этой организации он бы не захватил власти. Рем — единственный человек в Германии, который был с Гитлером на «ты».
Но что когда-то было достоинством, то потом, с приходом к власти, стало недостатком. Прежде всего сами штурмовые отряды, насчитывавшие тогда два с половиной миллиона человек (охранные же отряды (СС) имели в ту пору 300 тысяч человек), стали в НОВОЙ ситуации балластом. Гитлер уже не нуждался в одичалых подростках и буянах, героях кулачных расправ, ему нужны были теперь точно действующий исполнительный аппарат и выдрессированная армия. В штурмовых отрядах, для которых уже не было прежнего применения, тлели к тому же очажки недовольства. Рем был единственным человеком, который своим влиянием и своей популярностью мог соперничать с Гитлером. Штурмовики поддерживали Гитлера, но считали своим вождем Рема и шли за ним. А тот увлекся планом объединения штурмовых отрядов с рейхсвером — хорошо организованной, в духе прусских традиций отлично обученной армией — и строил честолюбивые планы взять на себя руководство этими мощными силами.
Уничтожение руководителей штурмовых отрядов и других своих возможных конкурентов Гитлер целиком доверил эсэсовцам. Гейдрих совместно со своим штабом до мельчайших подробностей разработал практический план действий и составил списки намеченных жертв. Ночью отборные отряды эсэсовцев, черные мундиры которых сливались с мраком ночи, нагрянули по точно указанным адресам. Лишь у отдельных участников возникала догадка, что происходит нечто очень важное, но что именно, они узнали только на месте или даже после завершения операции, которую сами осуществляли. Удар был нанесен так неожиданно, что большинство намеченных жертв было захвачено в постели — о какой-либо мобилизации штурмовиков и их отпоре намного уступавшим им численно эсэсовцам не могло быть и речи. Гейдрих, окруженный отборными стрелками, вполголоса отдавал приказания, выяснял обстановку, требовал донесений, а когда выезжал на места действия в своем бронированном автомобиле, к нему немедленно подводили все радиотелефонные нервы операции. К утру, пока никто толком ничего еще не понял, все было закончено. Гейдрих этой ночью действовал так жестоко, что даже многие видавшие виды ветераны нацизма стали сто бояться.
30 июня знаменовало значительное усиление СС внутри нацистской машины, что в свою очередь означало заметный рост влияния Гиммлера и Гейдриха. Это немаловажное обстоятельство свидетельствует о том, что Гиммлер и Гейдрих были не только исполнителями воли Гитлера, но чем-то гораздо большим — они были вдохновителями и закулисными зачинщиками кровавой расправы. Особенно Гейдрих, который всегда поставлял Гитлеру заслуживающие доверия донесения.
Имя Гейдриха было неизвестно широкой публике, но те, кому оно было знакомо, стали произносить его шепотом.
Очень трудно добыть фотографию Гейдриха тех лет — шеф секретной службы тщательно оберегал свое инкогнито. Многие из тех, кто с ним сталкивался, совершенно не представляли, с кем они имеют честь говорить. Если Гейдрих появлялся где-нибудь со свитой своих сотрудников, никому с первого взгляда, не приходило в голову, что главный среди этих людей — стройный, высокий блондин с асимметричным лицом и заметно косо посаженными глазами, державшийся очень и очень скромно. Некоторые даже принимали его за хорошо вышколенного адъютанта. Гейдрих был молод, пожалуй, моложе всех своих сотрудников — ему было тогда едва за тридцать!
Швейцарский историк Карл Буркхардт так описывает свою встречу с Гейдрихом на вечере в одном княжеском салоне. Как всегда, Гейдрих держался в стороне, вел себя сдержанно. Создавалось впечатление, что он, беседуя, все время думает о чем-то еще. Его холеные руки типичного белоручки лежали покойно, без единого движения. Он молча слушал собеседника и при этом внимательно вглядывался в него. Если же глаза их должны были встретиться, Гейдрих переводил взгляд куда-то под лацкан пиджака; возникало впечатление, что он исследует содержимое находящегося там бумажника.
Когда Гейдрих произносил первые слова, каждого поражал его высокий глуховатый голос со странным произношением: он проглатывал гласные. Речь этого человека ни с какой стороны не соответствовала его фигуре и облику. Он редко говорил связно, чаще всего задавал короткие, конкретные вопросы. Задавал он их, казалось, без всякой логики, рассеянно, перескакивал с одной темы на другую, вплетая в разговор имена незнакомых людей. Даже тот, кто это приметил, лишь потом понимал, что за всей хаотичностью скрывается удивительное по своей архитектуре построение, определенный замысел, разделенный на несколько самостоятельных течений, взаимосвязь которых обнаруживается не сразу. В каждом случае Гейдрих достигал того, что сам он говорил мало, но задавал тон и определял содержание беседы, вызывал у партнера ощущение его второсортности, подчиненности. Несомненно, что и свое поведение и манеру держаться Гейдрих заранее тщательно продумывал, как продумывал все, что он делал. Впрочем, не все, ибо бывали и такие минуты, когда он вел себя неровно и чувствовалась его уязвимость.