— Ну что? — сказал Игорь, — Напихаем блестящих шаров Герконам под хвост?! — и ощерившись злобной улыбкой, он напялил чёрные терминаторские очки себе на нос.
— Да не вопрос, начальник! — комедийно-пьяным голосом ответил Юрий, — Кот, ты остаёшься за главного.
Комната подёрнулась пеленой нерезкости, и они с Юрием снова очутились в скверике возле своей старой знакомой скамейки.
Был ещё не поздний вечер, только начало смеркаться, но вокруг не было ни души. Уже горели фонари, и к их свету слеталась первая мошкара.
Юрий и Игорь присели на лавочку — каждый на своё старое место. Юрий материализовал блестящие шарики, а Игорь сдвинул очки на лоб.
— А всё-таки, Юр, зачем ты в «мою» комнату, вместо гладильной доски вкрячил синтезатор? Чтобы запустить процесс вспоминания?
— Ага.
— Блин, жалко конечно, что синт купил, а толком так и не поиграл на нём.
— Зато ты на Амиге так отжёг, что Юлия аж прослезилась, — ответил Юрий, — а это, поверь мне, дорогого стоит, — добавил он со теплотой в голосе.
— Да ну, брось, Юр! Я же догадался, что это Юлия мне мелодии подсказывала, когда я ещё в школе учился. То двух нот связать не мог, а то меня как прорвало.
— Ты, похоже, теперь тоже мысли читаешь! — улыбнулся Юрий и подмигнул.
— Ну что, — спросил Игорь, — приступаем?
Юрий дал ему одну блестящую сферу, и они, наклонившись, поместили их сантиметрах в десяти над асфальтом. Затем отпустили. Сферы неподвижно зависли в воздухе, и потеряв блеск, стали медленно опускаться. Игорь с интересом наблюдал.
Достигнув поверхности асфальта, сферы, как горячий нож в масло, погрузились в него, и исчезли из виду в двух идеально круглых лунках.
— Прожгли? — спросил Игорь.
— Неа. Они просто убирают материю вокруг себя. А так — абсолютно холодные, — беззаботно ответил Юрий.
— И когда начнется?
— Десять минут ещё есть, пока сферы доползут до земного ядра. Тут нельзя резко.
— А потом? — перебил Игорь, откидываясь на спинку скамейки.
— А «потом» — уже не будет. — Юрий повернулся к нему, и глядя в глаза спросил:
— Страшно?
— Да ну нахер! — отмахнулся Игорь, — Это мой последний поцелуй этому грёбаному городу. Этой грёбаной стране. Этой затраханой до смети Герконами планетке и её обитателям, которые не хотят открыть свой разум и душу. Увидеть — что они есть. Которые не хотят взглянуть правде в глаза и узреть Истину!
Игорь вскочил на скамейку, словно на трибуну, и разразился настолько длинной и чудовищно-матерной скороговоркой, что покраснела бы даже Луна, имей она уши!
Успокоившись и отдышавшись, Игорь слез со скамейки, и встав напротив Юрия, заглянул в его глубокие печальные глаза.
— «Страшно»?! Да мне первый раз за всю жизнь по-настоящему хорошо.
Игорь сел на своё место и спросил:
— И много уже у тебя на счету таких герконских кормушек?
— Пока не очень, — равнодушно-бесцветным голосом ответил Юрий, — Эта будет триста восьмая, — он помолчал и добавил, — Никогда не думал что придётся расхреначить собственную, так сказать, колыбель. Ну раз нет другого выхода.
— Дурацкая, в сущности, ситуация, — хмыкнул Игорь, — Обратиться за помощью, спасти планету и человеков — так это надо целый пленум собирать. А чтоб уничтожить — так одного никчемного сисадмина достаточно.
— Ну так уж и никчёмного, — Юрий хлопнул Игоря по плечу, — Ты же никого не убиваешь. Все и так, по сути, всю жизнь мертвы. Ты всех освобождаешь. Понял, дуралей лохматый?
— Понял, — равнодушно ответил тот, — Освобождение. Дар абсолютной свободы. Через мнимое наказание.
— Собственно, с чего у нас сегодня разговор-то и начался.
— И что теперь станет с душами… сущностями? — спросил Игорь.
— Станут свободными. Станут развиваться. А совсем уж гнилые, как тот же Вертер. Ну те растворятся, уйдут в обезличивание. Перестанут быть.
— Как и я. — устало выдохнул Игорь.
— Да, Игорь, ты заплатил огромную цену. Лишиться единственного, что у тебя есть — собственной души — это поступок.
— А, перестань, — отмахнулся тот, — Давай чтоли покурим на дорожку.
Они закурили свой любимый Кэптэн Блэк и сидели молча, наслаждаясь остатками последнего вечера на планете Земля.
— Ладно, Юра, тебе пора, — они встали со скамейки, и не сговариваясь, щелчком пульнули окурки в лавочку, которая была напротив них, и весь вечер мозолила глаза.
Они распрощались молча, просто пожав друг другу руки. Без объятий, похлопываний по спине, громких слов и прочей сентиментальной чуши.
Юрий исчез во вновь зависшей над аллеей сквера летающей тарелке, которая затем медленно поднялась в вечернее небо, и поплыла куда-то вдоль бульвара по направлению к площади.