Он сделал паузу, во время которой было слышно бархатистое хлопанье крыльев седоусой бабочки.
- Инструкция, сопроводительное разъяснение. Кабы были у древних египтян эти пустячные бумажки, которые мы, едва на них взглянув, пренебрежительно опускаем в мусорную корзину, думали б мы сейчас, что это да к чему и надо ли просовывать палец в эту дырочку или смотреть сквозь нее на звезды?
Мы были потрясены простотой и очевидностью этого соображения.
- Вот он, весь вклад нашей цивилизации, - произнес он и помахал перед нашим носом тщедушным листком, сложенным в несколько раз до размера спичечного коробка, прилагавшимся к его каплям.
- Не зацепи за лампу, а то и он сгорит, - заметил я ему.
Барбарелла
Барбарелла. Я сам дал ей это имя, когда впервые услышал ее чудный голос и увидел внимательный, задорный взгляд. Мне слышались в нем отголоски шелковистости и солнечности ее образа, и сладость барбариса, и россыпь кликов птиц.
Она была создана для того, чтоб ее запечатлевать - в камерных, тонких полотнах, в стихах, в музыке. Да я и находил ее миниатюрные черты то у изысканно-сумеречных голландцев, то в пышных итальянских рондо, то вдруг встречал ее головку оправленной в покрытый патиной сонет. Я читал ей посвященные ей строки, а она, мило ко мне склонившись, слушала, целиком поглощенная их звучаньем.
Она любила ранние утра и пропитанный солнцем, искрящийся воздух. Ей нравились деревья за моим окном и полоска волнистого моря с серой башенкой. После полудня я сидел за своим громоздким столом, испещряя белые листы тернистыми записями, а она развлекала меня пением, и не было для меня времяпрепровождения лучше.
Но однажды я оставил клетку открытой и Барбарелла упорхнула, оставив по себе одно воспоминание. Прощай, мой солнечный ангел!
Китайский жених
Тимофей Павлович завязывал перед зеркалом галстук в узкую полосочку и, на минуту остановившись, залюбовался этим зрелищем. Довольно неказистый в обычное время, с неопределенного цвета волосами и совиным взглядом, сегодня он действительно смотрелся неплохо, и новый, серый костюм ладно сидел на его невысокой, средней упитанности фигуре. Чтобы казаться повыше, он придумал такую хитрость: зачесывал все волосы надо лбом вертикально вверх, - а лоб у него, надо сказать, был примечательный, со множеством всяких складочек и морщинок, которые говорили ему о его достоинствах больше, чем послужной список, - а потом слегка проводил по ним рукой, чтоб кончики не торчали, как иголки у ежа.
- Кто я был еще вчера утром? - спрашивал он свое отражение и сам отвечал. - Никто. Обычный гражданин, идущий с портфелем в свою контору. А теперь жених! Слово-то какое! Же-них. То есть в перспективе при жене, а жена это такая обнова - все равно, что квартиру купить или в лотерею самый большой приз выиграть, а, может, даже и больше.
Он закончил с галстуком и стал брызгать виски одеколоном.
- И была б у меня невеста, как у всех, а то совсем наоборот. Начитанная, хозяйственная - такие голубцы
готовит, что на другой день вспоминаешь! А красивая! И, главное, с польскими корнями, что сразу видно по ее имени. Женюсь на иностранке!..
От таких рассуждений и от стойкого отечественного парфюма голова у Тимофея Павловича совсем закружилась, и ему пришлось присесть, но он тут же вскочил, вспомнив про свежеотутюженные брюки.
Зазвонил телефон. Сослуживица оповещала о завтрашнем служебном мероприятии.
- Да... Как же, помню и ценю внимание... Да что вы? Вот это действительно был бы сюрприз... А-а, ну, что ж, буду рад... Вы вот не знаете, а перед вами сейчас стоит жених! То есть в трубке к уху прикладываете самого настоящего, новоиспеченного жениха! - От оглашения этой новости его сердце радостно подпрыгнуло. - Да уж два дня... А? Каково?..
С той стороны поздравляли и давали какие-то советы относительно приготовлений к свадьбе, но это было уже несущественно, и он решительно отмел напутствия.
- Это уж как Зосенька пожелает. Ей-богу, скажет, чтоб суп из слона был, - помчусь слона доставать!.. И вы тоже... И вам непременно!
- Фу-ух! - выдохнул он, положив трубку. - Что бы мне такое сделать? Может, купить ей новую шубу или напиться на радостях?
Как человек непьющий, Тимофей Павлович считал попойку делом необычным и чрезвычайно привлекательным. Но так как часы с малахитовым циферблатом показывали начало шестого, а обед был назначен на шесть, то у него уже не оставалось времени для всех этих нужных идей. Схватив подмышку бутылку коньяку и ключи с брелком-собачкой, он выскочил за дверь и засеменил вниз.
На втором марше он поравнялся с тучной и въедливой мадам Клювгант с верхнего этажа.
- Что это за странный шум был вчера на лестнице? - остановила она его, поудобнее прилаживая сумку к перилам. - Я четыре раза выглядывала, но так никого и не увидела.
- Ну, так вот вам теперь за вчерашнее огорчение компенсация - вчера вы не увидели никого, а сегодня кого видите?
- Кого? Вас, - протянула толстая соседка.
- Жениха! Жениха!
"Вот старая дурында", - добавил он мысленно и помчался к ближайшему трамваю.
У Тамары Генриховны было жарко натоплено. Ее единственная дочь, Зося, в платье из абрикосовой шерсти, ходила между гостями и зеркалом, стараясь так скосить глаза, чтобы увидеть в нем свою спину со свешивающимися от ворота завязками. Когда пришел Тимофей Павлович, хозяйка как раз возвращалась с балкона, неся перед собой миску с солеными огурчиками и домашней капустой. И, целуя ей ручку, он всей грудью вдохнул приятно щекочущий нос запах свежего рассола.
- С перчиком? - поинтересовался Тимофей Павлович.
- Все как полагается. Зося, выбери для Тимы корнишоны посочнее и побольше.
Не привыкший к обилию внимания жених таял под действием благоухающих блюд и ласковыми, одобрительными взглядами. Когда внесли горячего гуся, Тамара Генриховна собственноручно положила ему в тарелку с крымскими пейзажами лучшую часть и распорядилась откупорить еще две бутылки красного вина.
- Ничего, ничего, - успокаивала она, - в такой день можно и навеселе домой вернуться, а мне только приятно за вас будет.
- Еще грибочков, Тимоша? - медвяным голосом спрашивала Зося с другой стороны стола.
И Тимофей Павлович, не заставляя радушных хозяек долго ждать, подставлял и свой бокал, и рюмку, и тарелку.
- Вот повезло тебе, Тимофей, - обменивался с ним впечатлениями его сосед. - В раю так не кормят.
- Да ну его, рай! - совсем захмелев, ответил ему Тимофей Павлович. - Ты на невесту посмотри.
- Смотрю, - он прищурил один глаз, а другим уставился на Зосю.
- Начитанная в библиотеке, раз, - стал перечислять ее достоинства Тимофей Павлович.
- Раз.
- В книгах, два.
- Два.
- Меня любит, три. Не надо загибать пальцы, у тебя столько пальцев не будет, сколько в ней... - Он выразительно потряс в воздухе рукой, и собеседник понимающе кивнул. - Хозяйственная - это ты уже сам кушал.
- Но как же ты все-таки решился на этой дуре жениться?
- А-а-а! А вот это самое интересное! Седьмое, - объявил он, и все со вниманьем стали слушать седьмой пункт его списка. - У нее на лице есть такая маленькая коричневая родинка. Тебе это ни о чем не говорит.
- Ни о чем.
- А я изучал китайскую физиогномику, Сянь-Мин называется.
Он сделал паузу и отправил в рот еще одну рюмку коньяку.
- Так вот по этой Сянь-Мин с такой родинкой в таком месте она долго не проживет, это как пить дать, а я недолго буду счастливо женатым. Но я ее очень за это жалею, - прочувствованно добавил он и высморкался.
- Что-о? - раскатисто прогремел голос хозяйки, и ее фигура плавно качнулась в сторону говоривших.
- Мама, ты слышала?!
- Слышала ли я? Я все слышала! Ах ты ирод басурманский! Сморчок китайский! А я еще ради него за гуся переплачивала, чтоб он с хорошего, деревенского луга был, клевером питался! И родинка у нее не настоящая, а рисованная! Для красоты! А ну-ка, выноси его вместе с приятелем отсюда вон! Чтоб духу его не было! - кричала она вдогонку кавалькаде, уносившей сытое тело Тимофея Павловича.