XIII
Не прошло и часа с отъезда заведующего почтами Палибина и курьеров по полкам с приказаниями Верховного тайного совета, как уже от полков Вятского, Копорского и Бутырского один за другим выходили небольшие отряды под командой унтер – офицеров и становились постами на всех улицах, ведущих к заставам. Остальные солдаты были спешно посажены у застав на пароконные сани и отправлены по всем трактам, так как по приказу Верховного совета Москва должна быть оцеплена со всех сторон на расстоянии тридцати верст. Начальникам постов было отдано распоряжение пропускать из Москвы только лиц, снабженных паспортами: от Верховного совета. В Ямской приказ немедленно было передано Палибиным приказание задержать всю почту и никому не выдавать ни лошадей, ни подорожных. По всем ямщицким дворам, «ямам», было разослано запрещение сдавать лошадей.
Был небольшой мороз, но дул сильный, пронзительный ветер. Небо было покрыто облаками.
У Яузской заставы, близ маленькой караулки, расположился пикет в четыре человека с унтер – офицером Копорского полка. Солдаты по очереди ходили греться в караулку. На тракте бессменно оставались двое. На краю дороги был разложен небольшой костер, у которого они грелись. Захватив под мышки тяжелые ружья, засунув руки в рукава своих легких кафтанов, в валенках, солдаты угрюмо переминались с ноги на ногу. Вдруг из темноты, в круге света, бросаемого костром, появилась фигура человека.
– Стой, кто идет? – послышался голос солдата.
Сурового вида старый солдат, взяв ружье на изготовку, стал перед костром. В ответ ему раздался старческий кашель, и дребезжащий голос ответил:
– Спаси Господи, милостивец. Пропусти, родненький.
Перед солдатом стоял сгорбленный маленький старичок с длинной палкой в руках, на которую он тяжело опирался.
– Пропусти, родненький, – кашляя, продолжал старик. – Только бы до деревни добраться.
Старый солдат стоял в недоумении. Был приказ не пропускать подвод, а насчет пеших крестьян ничего не сказано. На старике был рваный, холодный зипунишко. Голову его обматывали какие‑то тряпки. Он ежился от холода и жалобно повторял:
– Пусти, Христа ради, внучата ждут. Дочь больная…
– Позови‑ка, Митяй, унтера, – произнес солдат, обращаясь к товарищу.
Митяй скрылся в караулке. Через минуту появился еще молодой, бравый унтер.
– Что? – строго спросил он, оглядывая подозрительным взглядом старика. —
Старый солдат объяснил ему, в чем дело.
– Ты откуда, дедушка? – спросил унтер.
– Из Черной Грязи, милостивец, – ответил, кланяясь, старик.
– Что ж недобрая понесла тебя так поздно? – продолжал унтер.
– По добрым людям ходил, милостивец, – ответил старик. – Дома, чай, есть нечего, зять – от помер. Дочь занедужилась… Внучата махонькие… о какие! – и старец показал на аршин от земли.
Унтер стоял в недоумении.
– Так ты говоришь – из Черной Грязи? – спросил он.
– Так, так, милостивец, – ответил старик, – верста от Черной Грязи, чай, знаешь, деревня Кузькина.
– Ишь как, – проговорил унтер, почесывая затылок.
– Не побрезгай, милостивец, – произнес старик, подвигаясь к унтеру, и протянул ему руку. В ней звякнули монеты.
– Ну, ну, дедушка, – оттолкнул его руку унтер, сразу вдруг почувствовавший доверие к старику. – Может, обогреться хочешь?
– Какой там, милостивец, – добреду, ждут – от меня, – ответил старик.
– Ну, ладно, ползи себе, – махнул рукой унтер.
– Спасибо, спасибо, милостивец, так я пойду, – закашлявшись, произнес старик.
– С Богом!
Старик перекрестился, и, тяжело опираясь на палку, двинулся дальше. Скоро он исчез в темноте.
Красной точкой сверкал вдали огонек костра. Старик выпрямился, подтянулся и легким, быстрым шагом скорохода продолжал свой путь. Он осторожно нащупал за пазухой пакет и глубоко, с облегчением вздохнул. Он шел легким, эластичным шагом так скоро, как бежит рысцой крестьянская лошадка.
Не доходя верст шести до Черной Грязи, он свернул в сторону, по направлению к селу Черкизову, – оттуда был объездной путь ломимо тракта, минуя Черную Грязь…
Не прошло и получаса после его прохода, как в Яузские ворота влетела, гремя бубенцами, тройка, запряженная сытыми, резвыми конями. В тройке сидел человек, закутавшийся в лисью шубу. Рядом с ямщиком на облучке сидел, видимо, слуга.
– Стой! – преградили ему путь солдаты.
Лихой ямщик разом осадил тройку. На дорогу выскочил унтер.