А потом вдруг адские горячие губы прислонились к его собственным губам. Вдох возмущения застрял на половине пути. Контроль медленно исчезал, то самое знакомое чертовски чувство захватило его с головой. И от того, что перед собой он видел лицо Ромы, а не какой-нибудь смазливой девчонки, чувство это не стремилось никуда пропадать.
Рома оторвался от его губ и, прежде чем Даня смог опомниться, закусил мочку его уха. Боль? Вроде бы это была и она, но отголосок её где-то внизу был очень даже приятным. Он плавал где-то на волнах наслаждения, а когда в него вошел сразу, без особой подготовки, Рома, боль с головой его опустила в это самое наслаждение. А потом он в Дане мощно задвигался, вдавливая в кровать всеми своими нехилыми вовсе силами.
И все мысли как-то выскочили из его головы. Был лишь бесконечный кайф, который в конце концов завершился блаженством. Где-то вдалеке чувствовался запах пота, еще пальцы ног щипало холодом, но это было так далеко и неважно, что на это никакого внимания он не обращал. Все силы закончились. Вся энергия ушла куда-то. И совершенно спокойно уставший Даниил заснул, даже не думая, что рядом с ним лежит его прежний мучитель и рука лежит на его теле совершенно спокойно.
***
Глубокий вдох.
Он шёл по коридору медленно, чувствуя буквально, как за ним шагал Виталий. Мысли спутанные, перепутанные, вот так его Рома к себе вызывал редко. Либо сам приходил к нему в комнату (и эти визиты всегда хорошо заканчивались), либо же они пересекались в других местах совершенно случайно.
Но в комнату к нему вошел невозмутимый телохранитель Виталий и внушительно сказал, что его ждёт в своей комнате Рома. И Даниил сразу понял, для чего. А вот никакого чувства сначала не испытал, когда пришел к таким выводам. Раньше бы он испугался, или отвращение почувствовал, или попытался приготовиться. Но сейчас он просто шел по коридору и ничего не боялся, ничего не чувствовал. Он будет чувствовать потом.
Глубокий выдох перед тем, как войти в комнату Ромы.
На сей раз парень сидел на кровати в своей повседневной одежде и неловко держал какой-то сверток у себя в руках. Виталий тактично кашлянул. Рома поднял взгляд на вошедших, несколько рассеянно улыбнулся и сказал:
— Данька, ты как раз вовремя. Подойди, посмотри…
Он и подошел. Можно было сразу догадаться, что находиться в руках у Ромы, но сейчас Даниил находился мыслями где-то не здесь, и лишь громкий плач заставил его вернуться с небес на землю. Он подошёл прямо к свертку и увидел свои собственные глаза, темно-зеленые, цвета бутылочного стекла. Младенец почему-то сразу перестал кричать и уставился прямо на него.
И он смотрел молча, до сих пор не понимая решительно ничего.
— Этот парень останется с нами, — произнес Рома и взглянул твердо на Даниила.
— Блядь, — совершенно отчетливо произнес парень, глядя в глаза младенца.
— Да, его мать была та еще женщина, но не будем о грустном… мы можем придумать имя нашему сыну. Хорошее начало для семейной жизни, не так ли?
Даниил перевел ошеломленный взгляд на парня. Рома улыбался совершенно искренне, и улыбался ему, не этому ни в чем не повинному ребенку, а именно ему. Словно они были парочкой счастливых геев, живущих не первый год в браке.
Его сердце должно было оттаять от вида собственного сына? На что рассчитывал Рома Юрченко, когда где-то откопал этого ребенка?
— Блядь, — снова повторил Даниил.
— Может, Федя? Неплохо же звучать будет — Фёдор Данилович.
И этот несчастный ребенок тоже будет жить вместе с этим монстром. Будет считать их собственными родителями, будет искренне любить маньяка Юрченко и… его тоже будет любить.
— Мне плевать, — совершенно четко проговорил Даниил.
Он отвернулся от ярких зеленых глаз, явно напоминающих его собственные, и пошёл из комнаты быстрым шагом.
А потом отсиживался в своей комнате, признался парню из Магадана, что у него появился сын. Тот его искренне поздравил. Спросил про имя. После этого Даниил решительно отключил компьютер, уселся в угол комнаты и прислонился к холодной стене затылком. Это было в порядке вещей для этого мира. Все окружающие думают, что так и должно быть. Рома даже и не понимает, что так просто нельзя забрать у рандомной женщины её ребенка и показать его ничего не подозревающему отцу.
Даниил приподнял голову и вновь опустил её на стену с силой. Искры полетели из глаз. Мир ненадолго покачался перед глазами, потом снова застыл, как и должно быть. Никаких чувств к новоприобретенному сыну он не испытывал. Только жалость. Ведь у него в конце концов были его глаза.
С ним Рома больше не заговаривал в этот день. А вечером Даниил сам пришел к нему в комнату, пока тот ужинал. Там уже стояла кушетка для ребенка, а в ней возлежал и он сам. Его сын. Его непонятно откуда взявшийся сын. Незапланированный. Ошибка природы. У которой все-таки были его глаза.
Он долго смотрел на ребенка, пытаясь найти в нём свои собственные черты. Смотрел внимательно и, кажется, что-то нашел. Но тот неожиданно заплакал, заорал наподобие сирены. Тут же откуда-то выскочил Рома, выхватил его из кушетки и принялся качать на руках.
— Тише, тише…
Глубокий выдох.
Рома Юрченко успокаивал сейчас Даниного ребенка. И улыбался ему, как собственному сыну. И никому это не казалось странным, кроме, разве что, самого Даниила.
— Как его зовут? — глухо спросил он.
Рома поднял на него взгляд, не переставая качать ребенка, и проворчал:
— Я как раз и хотел с тобой обсудить имя…
— Фёдор, ты говорил? Пусть будет Федя.
— Фамилия будет моя. А отчество, так уж и быть, оставлю для тебя, — Рома хитро улыбнулся и подмигнул, — Чувствуешь себя счастливым отцом?
Даниил честно покачал головой. Но он явно чувствовал что-то другое.
***
В воде отражался серьезный парень с взлохмаченными каштановыми волосами и недельной щетиной на лице. И глаза у него были просто зеленые, отдаленно напоминающие оттенком бутылочное стекло.
Вокруг него царила тишина. Никто не торопился нарушать её. Ни птицы в небе, ни случайные зверушки, забредшие к берегу озера. Никто. В воде отражается парень, в глазах которого было тяжело что-либо прочитать. И это было до сих пор в новинку для Даниила Корнилова.
В руке он держал маленький камень. Держал, иногда крутил в пальцах, в один прекрасный момент даже собрался кинуть, прицелился в озеро, но потом…
Тяжелый выдох.
…опустил руку с камнем, а потом и как-то выскользнул он из пальцев, упал в зеленую траву. Подбирать его Даня не стал, оставил как есть.
Позади раздался неожиданно детский смех. А потом и звонкий юношеский голос закричал:
— А ну не падай, Федька! Иди вперед, смело и без страха.
Вдох. Жизнь его за это время не смогла повернуться кардинальным образом. Вот для Ромы Юрченко она была интересным приключением. То дела на работе шли хорошо, то не очень, то с отцом ругается, то сын его что-то новое узнает. Жизнь, как американские горки.
Даня смотрел на жизнь уже немного по-другому, воспринимал её как очень длинное шоссе, на котором не бывает ни светофоров, ни аварий. Точнее, они есть, просто остались позади. А дальше шла спокойная полоса, которая не приносила почему-то ни тревог, ни радости. Хотя жили Рома и Даня до сих пор вместе.
Когда-то давно он проиграл борьбу за независимость. Когда — непонятно, но все же это произошло. Возможно, еще тогда, в том самом институтстком туалете, в пахнувшей мочой кабинке, он проиграл борьбу, которая только-только началась. И вёл он несколько месяцев борьбу уже проигранную еще тогда. Просто тогда он не знал, что проиграл.
А теперь он знает.
Спокойный вдох.
И он смирился.
И ничто души не потревожит,
И ничто ее не бросит в дрожь,—
Кто любил, уж тот любить не может,
Кто сгорел, того не подожжешь.
— Сергей Есенин