Агнесса отогнала тоскливые мысли прочь, ибо знала, что нет ничего хуже, чем предаваться бессмысленному унынию, уж лучше вернуться в келью делла Ровере и помешать папскому сыну в его зловещих планах. Она, внезапно полная решимости, было уже сделала шаг, но тут краем глаза приметила Мигеля Корелья - или Микелетто - как его звали в народе.
Он сидел на срубе колодца, качал ногой, хлебал свежую воду из колодезной бадьи и лениво, будто дворовой кот, щурился на солнце. Во всем облике полная беззаботность. Она уже хотела отвернуться, да увидала мальчишку - слугу делла Ровере. Тот быстро шагал к колодцу через двор.
Что ему понадобилось от наемника?
Очередная страшная догадка молнией пронеслась в голове Агнессы: "Неужели предатель был так близко?"
И тут же ее обуял страх за мальчишку. Если он вступил в сговор с Борджиа, значит он, считай, уже мертв. Глупо было бы не избавиться от такого свидетеля.
Агнесса встрепенулась, услыхав за спиной раскатистые шаги. Она резко обернулась, теряя из виду происходящее у колодца, и в следующий миг встретилась глазами с пронизывающим взглядом Чезаре Борджиа.
- Простите, что напугал вас, сестра, - сказал он, учтиво поклонившись. Снисходительная усмешка искривила мягкие губы. - Разве я так страшен?
Она не нашлась, что ответить, а лишь покачала головой и выдавила почтительную улыбку.
- Не стану более задерживаться в ваших краях, - продолжил Чезаре, галантно беря Агнессу под руку и увлекая ее к воротам. - Дела в Риме не ждут... Что до кардинала делла Ровере, вашими молитвами, сестра, он будет жить. Но его язык распух надолго, - низкий, бархатистый голос дрогнул в усмешке. - Теперь будет молиться про себя. Говорят, его отравили? Что же, у кардинала много врагов.
Ей хотелось вскрикнуть, обличить преступника в его бесстыдно прекрасное лицо: "Да ведь вы же его и отравили!" Вместо этого Агнесса лишь кивала и молчала, будто и ее собственный язык распух и присох к небу. Значит, делла Ровере еще жив. Хвала Всевышнему.
Когда они оказались подле живописной арки ворот, увитой плющом, Чезаре вдруг резко развернулся к Агнессе и, чуть склонившись прямо над ее изумленным лицом, тихо произнес:
- Ни слугам, ни кантарелле здесь доверять нельзя.
Сердце монахини ухнуло вниз, ладони взмокли, и на мгновение показалось, земля уходит прямо из-под ног, но наглец подхватил Агнессу за руку, не дав упасть в постыдный обморок. Обомлевшая, она отдышалась и учтиво поблагодарила его за непрошенную услугу.
- Простите, Ваше Преосвященство, сегодня необычайно душно, а я уже немолода…
- Не стоит, - оборвал он ее, снова позабыв о вежливости. Чезаре чуть крепче сжал руку повыше запястья и опять улыбнулся: горький мед на губах, семь смертных грехов во взгляде.
- Передайте кардиналу, когда ему станет лучше, что французская армия попалась в Неаполе. У французского короля обнаружился сифилис, - он с отвращением поморщился и, картинно перекрестившись, продолжил: - Бог на Небесах, Папа на престоле, в Риме. И он все еще верит, что кардинал образумится. Вернется в лоно церкви исполнять свои прямые обязанности. Не пристало духовному лицу навлекать вражеские армии на наши земли.
Наконец, Чезаре выпустил ее руку и, увидав приближающегося к ним Мигеля Корелья, жестом приказал тому седлать лошадей. Учтиво раскланявшись перед Агнессой, он направился к конюшне. Из-под черной сутаны мелькнули сапоги для верховой езды.
- Теперь в Рим, - скомандовал Чезаре, не оборачиваясь.
Глава 2. "Дочь Папы"
Над Вечным городом медленно разливалась теплая мгла летней ночи. Укрывая черепичные кровли голубой вуалью, сгущались поздние, ленивые сумерки. Первые золотистые звезды уже блестели на темнеющем небосклоне. Легкий бриз вкрадчиво колыхал тончайшие шелковые занавеси на террасе Апостольского дворца.
В такие ночи Лукреция Борджиа держала окна открытыми нараспашку, ведь даже толстые стены не защищали от летнего зноя. Она не спала, качая колыбельку с маленьким Джованни и размышляя о том, как повернется жизнь дальше. Да, отец вернул ей семейное имя Борджиа, и она была счастлива навсегда распрощаться с ненавистным Сфорца, но плата за освобождение оказалась горькой.
Слухи по Риму текут быстрее, чем воды в русле Тибра, и об отце ее ребенка - о простом конюхе - знали уже в каждом доме. Нынче по всей Италии о ней говорили нелицеприятно, называли Мессалиной, распутницей, грешницей, шлюхой и Бог знает какими еще обидными словами. Особо извращенные языки приписывали ей любовную связь с собственным отцом.