Глеб спешил: страх не застать отца в живых гнал вперед. Дни были как бы хрустальными, чисты и прозрачны. Холодный пожар осени уже тронул кое-где по косогорам и лесным опушкам листву берез, и они засветились теплым, неярким золотом. Желтые листья, еще редкие, маленькими кораблецами стояли в непросохших придорожных лужах и озерцах. В черной, как смоль, озерной воде таились большие безмолвные рыбы, погруженные в свои неведомые рыбьи думы, равнодушные к тревогам маленького князя. Вокруг высокими, неприступными стенами высились непроходимые, страшные леса. Вечерами под их пологом иногда мерцали какие-то огоньки. Может, это светились волчьи глаза? Или страшные вятичи исполняли свои дикие языческие обряды?
Днем было тепло, на голубом-голубом небе отдыхали без движения редкие волнистые облака. Ночами нападали первые заморозки, и трава поутру стояла осыпанная серебряным, седым инеем. Стук копыт гулко отдавался по промерзшей дороге: Глеб и его спутники ехали не только днем, но и первые часы после заката. Ночь меркла долго, но потом наваливалась — глухо, беспросветно, словно на голову набрасывали мешок. Такие далекие звезды казались сейчас совсем рядом: протяни руку — и достанешь. Иногда звезда срывалась и быстро скользила вниз по черному бархатному небосклону. Верно, кто-то умер и ангел летел за его душою с голубым светильником в руке?..
У речки с жутковатым названием Тьма Глебов конь оступился в глубокой рытвине и тяжело завалился на бок вместе с всадником. Ушибленная и вывихнутая нога сильно болела. Ехать дальше в седле Глеб не мог. В ближайшем стане, на пристани, князь и его спутники пересели в ладью-«насад». Через волок на Вазузе спустились к Днепру. От Смоленска до Киева было уже рукой подать, и плыть теперь надо было по течению. Гребцы могли наконец отдохнуть.
Глеб стоял на корме, кутаясь в плащ-корзно. Поодаль темнолицый узкоглазый повар Торчин возился с большим ножом, готовя снедь к обеду. Из-за речного поворота показалось несколько больших ладей. Корабли шибко шли навстречу, расходясь по сторонам от Глебова «насада», словно пытались окружить его.
Лиха беда начало. Вкусив крови, Святополк замыслил перебить и других братьев. Автор «Сказания об убиении Бориса и Глеба», видимо, правильно понял и описал замысел убийцы: «<…> Хотел перебить он всех наследников отца своего, чтобы одному захватить всю власть»{419}. Теперь жертвой был избран родной брат Бориса Глеб: Святополк устранял единственного оставшегося после гибели Бориса князя, правившего на северо-востоке страны и имевшего основания претендовать на Ростовское княжение брата. Кроме того, в Глебе он мог опасаться будущего мстителя за Бориса.
Согласно «Чтению…» Нестора, Глеб, живший при дворе отца и прознавший об умысле «второго Каина», решил бежать «в северные страны, так как там был другой брат святых». После молитвы в Десятинной церкви перед иконой Святой Богородицы юный князь спустился к реке, сел в заранее приготовленный «кораблец» и поплыл вверх по Днепру. Люди Святополка пустились в погоню и настигли Глеба спустя много дней. Приближенные князя намеревались биться с преследователями, но князь-отрок умолил их не сопротивляться и пощадить и их собственные, и свою жизни, уповая на милосердие Святополка. «Это святой умолял их, заботясь, чтобы и их не погубили и не пролили кровь неповинную. Хотел святой один за всех умереть и потому отпустил их, сам же с отроками в корабле плыл посреди реки». Кто эти приверженцы Глеба, которые «пошли к берегу», неясно. Возможно, это были воины или местные жители, поддержавшие князя и плывшие рядом с его ладьей. Убийцы захватили корабль и велели Глебову повару («старейшине поваров») убить господина{420}.
В предыдущей главе уже говорилось, что более предпочтительной представляется другая история гибели Глеба — та, которая изложена в «Повести временных лет» и «Сказании об убиении Бориса и Глеба»[121]. Существует также мнение, что лучшим доказательством недостоверности Несторова рассказа является сам этот текст: «не естественно, почему Святополк послал убить Бориса, а Глебу, который был в Киеве, дал убежать». По мнению С.А. Бугославского, которому принадлежат процитированные выше слова, «эпизод о хождении Глеба к церкви и его отплытии в приготовленном к бегству “кораблеце”, конечно, сочинен Нестором»: тот счел версию о приезде Глеба по зову Святополка в Киев неверной — ведь, согласно летописи и «Сказанию…», Ярослав Мудрый успел предупредить Глеба об умысле Святополка{421}.[122] Но эти соображения как раз не очень убедительны: неизвестно, что именно происходило в Киеве тотчас после смерти Владимира. Возможно, Святополк не сразу установил полную власть над городом, и, если Глеб находился в Киеве и пытался незаметно бежать, «второй Каин» не мог бы надзирать за ним и перехватить беглеца. Похоже, у нового князя в городе имелись явные недоброжелатели.
121
В «Сказании об убиении Бориса и Глеба» такая деталь, как повреждение ноги Глеба, понята неоднозначно, что выдает вторичность этого текста в сравнении с летописной повестью или, скорее, с ее источником, которым пользовался автор жития. Как будто бы сказано, что ногу повредил не Глеб, а конь Глеба: конь не «наломи ему (Глебу. —
122
Возможно, отказываясь от версии о муромском княжении Глеба и его путешествии в Киев по зову Святополка, Нестор исходил из того, что князь был еще ребенком и отец не мог отпустить его на княжение в далекой земле.