Несколько лет назад, помнится, я комментировал статью Марка Эдмундсона в New York Times. Эдмундсон — не психотерапевт, а университетский профессор, преподающий английскую литературу. Он рассказывал в той давней статье, как нелюбовь к Фрейду ощущается во всей ткани американской жизни — и причину этого видит как раз в мрачном характере открытых Фрейдом истин. Американцы же — оптимисты, им свойственно в надеждой смотреть на мир. Или по крайней мере было свойственно.
Вот и сейчас, выступая в том же журнале в связи с юбилеем Фрейда, Марк Эдмундсон делает еще одну попытку примирить своих читателей с горькими истинами психоанализа. Но тут ему на помощь пришли сами события: после 11 сентября приходится сдерживать прославленный американский оптимизм. Но — уничтожить его до конца нельзя, да и не стоит. Поэтому Эдмундсон из нужды сделал добродетель.
Фрейд считал, что внутренние напряжения — в общем и целом нужные нам напряжения. Он был крайне подозрителен к любым доктринам или процедурам, обещавшим наделить внутренней гармонией и душевным миром, восстановить целостность души. Напряжения и конфликты необходимы не потому, что они приятны, а потому что их отсутствие ведет к куда худшему. Для Фрейда здоровая психика — не всегда довольная собой психика. Если мы готовы жить в ситуации внутреннего напряжения — как персонального, так и политического, — мы никогда не станем жертвами тирании или анархии. Общество — как индивидуальная душа: оно тем здоровее, чем меньше довольно собой. Нужны споры, противоречия, дискуссии, несогласия, различия, борьба.
Сиюминутная политическая проекция этих слов несомненна. Америка ведет войну с идеократической тиранией, которой, как и всем тираниям, свойственно симулировать внутренне единство и непререкаемую веру в себя. Но в такие исторические времена опаснее всего поддаться тем же тираническим импульсам, представляя свое дело — и, главное, способы его осуществления — абсолютно безгрешными. Это то, о чем сейчас говорит вся американская либеральная медиа.
Что касается споров, противоречий и дискуссий, то их всегда хватало в Америке, это климат здешней жизни. Интересная страна: она и самодовольна и в высшей степени самокритична. Юбилей Фрейда пришелся как раз кстати, чтобы укрепить американцев в этом самостоянии.
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/157658.html
* * *
[Русский европеец Николай Тургенев] - [Радио Свобода © 2013]
Николай Иванович Тургенев (1789—1871) — один из шести декабристов, приговоренных к смертной казни. Он, однако, остался жив, потому что судили его заочно: еще за полтора года до восстания, он уехал за границу для лечения и отдыха от напряженной работы, которую он вел в Государственном Совете и Министерстве финансов. Он был крупным чиновником, достигшим чина действительного статского советника, то есть, был штатским генералом, «его превосходительством».
Карьера Тургенева началась в эпоху наполеоновских войн, когда на последнем ее этапе, при союзном командовании антинаполеоновской коалиции, было создано управление для ведения дел, связанных не с военными, а с административными и прочими такого рода вопросами. Этот, так называемый, Центральный департамент возглавлял выдающийся прусский государственный деятель барон фон Штейн. Тургенев был при нем представителем от России и едва ли не правой его рукой. Фон Штейн известен был тем, что провел крупные реформы в Пруссии, среди них — освобождение крестьян от крепостной зависимости в 1811 году. Это обстоятельство нужно помнить для того, чтобы понять главный импульс всей деятельности Николая Тургенева — его не прекращавшуюся борьбу против крепостного права в России. Этот импульс у Тургенева — европейского происхождения. В Европе он получил серьезное образование, специализируясь в финансово-экономических вопросах. После падения Наполеона, вернувшись в Россию, Тургенев сделал себе имя, опубликовав в 1818 году едва ли не первый русский экономический труд — «Опыт теории налогов». Вот тогда его и пригласили на государственную службу в самых высоких инстанциях.
В это же время Тургенев подготовил записку «Нечто о крепостном состоянии в России». Об освобождении крестьян думали все декабристы, но проект Тургенева значительно отличался от прочих. Он остро сознавал несводимость социальных проблем к политическим. Политическая свобода, которой добивались декабристы, в глазах Тургенева была чревата нежелательными именно для крестьян последствиями. За исключением социалистического проекта обобществления земли, который представил Пестель, все прочие проекты предполагали освобождение крестьян без земли, или наделение ею в минимальных размерах. Тургенев видел негативные последствия такой установки — понимал, так сказать, классовую корысть дворянских революционеров. Поэтому он считал, что в деле освобождения крестьян нужно скорее полагаться на власть. Вот как это было сформулировано в его Записке. Права делятся на права политические и права человеческие, писал он. Крестьяне не имеют даже последних.