Или в стихотворении «Веселье на Руси» (1906):
Раскидалась в ветре, — пляшет —
Полевая жердь: —
Веткой хлюпающей машет
Прямо в твердь.
Бирюзовою волною
Нежит твердь.
Над страной моей родною
Встала Смерть.
Послереволюционная история России, советский ее период сняли жгучую в прошлом проблему интеллигенции и народа, народопоклонничество кончилось вместе с интеллигенцией — в старом, конечно, смысле. «Методологи» остались — сначала как «спецы», потом как «научные сотрудники» и голоштанная, вроде прежних мужиков, инженерия, а мужики и бабы превратились в «лимиту». Петербургский период кончился, имперский центр переместился в Москву, но и империя кончилась. Осталась Россия, пока еще не рассеянная, а также стихи и проза Андрей Белого, которого равняют теперь с Джойсом. Но в нем не было джойсовой иронии. Она у русских появляется только сейчас, после всех изжитых трагедий.
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/135549.html
* * *
[Война в Ираке: изгнание из рая в историю]
Приближается третья годовщина Иракской войны (о ее начале президент Буш сообщил миру 19 марта 2003 года). Этот невеселый юбилей приводит Америку в состояние историософской задумчивости. Как часто сейчас пишут в газетах, в 1944 году, через три года после Пирл-Харбора, Америка была куда ближе к окончательной победе, чем сегодня.
Почему? Реальность XXI века делает этот вопрос центральным для нашего времени, ибо Иракская война собрала в фокус все проблемы, стоящие перед миром эпохи глобализации. Вопрос этот не столько военный, не столько политический, сколько философский. Именно поэтому — в преддверии годовщины — вся высоколобая пресса Америки полна аналитических статей крупнейших авторитетов страны в той смутной области знаний, которую можно назвать философией истории.
О чем она, история, говорит с нами сегодня? Один из ответов на этот вопрос дает тот автор, который считал, что история уже все сказала. Это — Фрэнсис Фукуяма. В своем сравнительно недавнем интервью он еще не отрекается от своей знаменитой теории «Конца истории», обнародованной в эйфорическом 1992-м году. В ответ на вопрос о том, какие коррективы внесли в его теорию события 11 сентября, Фукуяма говорит: «Ныне мы переживаем трудный период. Распространение демократии и либеральных идей достигло своего пика в 1990-е годы, и ныне эти ценности находятся под ударом, причем удары наносятся с различных направлений. Радикальный ислам — лишь одна из угроз. В Латинской Америке и России мы наблюдаем процесс «отката» — демократический импульс потерял свою мощь за последнее десятилетие. Тем не менее, я считаю, что мой базовый тезис, в основе своей, совершенно справедлив. В современном обществе не существует иных альтернатив, кроме рыночной экономики и демократической политической системы. Радикальный ислам не представляет цивилизацию, в рамках которой хотели бы жить люди, привыкшие к современным развитым обществам. Никто не хочет жить в Афганистане, находящемся под управлением талибов или Саудовской Аравии».
Но только что, в преддверии третьей годовщины Иракской войны, Фукуяма опубликовал программную статью в New York Magazine, где он порывает с неоконсервативной мыслью, с «неоконами», как их называют в Америке, и декларирует переход на более прагматическую позицию.
«Америке нужна иная концепция демократического преобразования мира»
«Соединенные Штаты, — пишет Фукуяма, — не могут не играть ведущей роли в становлении более демократического миропорядка. Поэтому было бы подлинной трагедией для всего мира, если бы Америка, из-за иракских неудач, решила ослабить свое влияние на мировой сцене. С этой точки зрения, программа неоконсерватизма полностью соответствует как традиционной вере американцев в демократию и права человека, так и их готовности распространять эти ценности по всей планете с едва ли не религиозным рвением».
Но, в то же время, Фукуяма выражает решительное несогласие с гипер-милитаристскими методами, к которым прибегают неоконсерваторы ради достижения этих благих целей. Он считает, что Америке нужен более разумный и прагматичный подход, иная концепция демократического преобразования мира, не ставящая перед собой невыполнимых целей и рассчитывающая не на воображаемые, а на имеющиеся в наличии средства.
О том, что это значит на деле, пишет всегда трезвый и всегда внятный Дэвид Брукс: «Тяготы Иракской войны отнюдь не убедили американцев вернуться к изоляционизму, как это было после Вьетнама. Они по-прежнему верят в идеалы глобализации, но за одним исключением: это — арабский мир. Такую квазирасистскую позицию никто не станет открыто артикулировать, но молчаливое большинство пришло к выводу, что арабские страны не готовы к демократии, не готовы к жизни в современном плюралистическом мире. Поэтому единственный выход — идти вперед, оградившись от них стеной, чтобы не стать опять жертвой агрессивных исламистов».