Конечно, Достоевского, как говорится, мы ценим не за это. Равно как и Мейерхольда, гений которого в постановке «Великодушного рогоносца» — пьесы, конечно же, декадентской, попахивающей даже не Брюселлем, а Веной до 1914 года — чем-то вроде Ведекинда и Шницлера, — гений Мейерхольда сказался в том, что он этот пряный, как сказали бы в былые времена, сюжет, представил средствами авангардистского театра — в скупых конструкциях и стремительном темпе актерского исполнения, лишенного тени психоложества (словечко Маяковского). Это был триумф нового искусства: новое всегда не «что», а «как». А «что» — оно неизменно и вечно: от Геродота до Кроммелинка.
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/414485.html
* * *
[Русский европеец Лидия Гинзбург] - [Радио Свобода © 2013]
01.10.2007 14:36 Борис Парамонов
Лидия Яковлевна Гинзбург (1902—1990) своей судьбой несколько напоминает Леонида Леонова: сопоставление, конечно, условное, — так сказать, не по содержанию, а по форме. Оба они, начав литературную деятельность на заре советской власти, сформировались, однако, еще в дореволюционное время, а первые советские годы работали в отчасти сохранившейся высококультурной атмосфере. Сходство простирается дальше: оба, дожив до глубокой старости, застали падение коммунистического режима. Персональные итоги, однако, разнятся. Леонов, напечатав все-таки громадный, тридцать лет писавшийся роман «Пирамида», ничего не прибавил к своей литературной репутации — хотя эта книга, как и все его творчество, обладают многими неоспоримыми достоинствами. Вообще Леонова, высоко ценимого при жизни, ценили не за то и не те. Что касается Лидии Гинзбург, то она в старости стала знаменитостью: опубликовала многочисленные дневниковые записи, которые вела с 1925 года. Их было так много, что публикация растянулась на годы, и это были годы постоянного и лестного для нее внимания читателей. Прожив жизнь скорее литературно глухую, Л.Я. Гинзбург уходила из жизни авторитетной и знаменитой.
Собственно, авторитетной она была многие года — начиная с послесталинской оттепели, когда оживилась литература и вокруг Гинзбург начала собираться — на вполне неформальной основе — питерская литературная молодежь. Привлекало молодых ее прошлое, ранние годы, проведенные среди людей знаменитых и больших. Лидия Гинзбург принадлежала к числу так называемых младоформалистов — первого (оказавшегося последним) поколения учеников создателей школы формального литературоведения. Молодость она провела в обществе Тынянова, Эйхенбаума и Шкловского. Записи ее о них поистине драгоценны, особенно о Шкловском. О нем она сказала в тех же дневниках: его так много здесь не потому, что он самый значительный, а потому что он самый словесный. Он говорил афоризмами и парадоксами — просто не умел говорить по-другому. Он не мог, например, сказать фразу типа: «Я еще должен зайти сегодня к Всеволоду Иванову», пишет Гинзбург. Тотально литературно-организованная речь. Между прочим, такая речь была у Довлатова; людям, знавшим его, вспоминать о нем интересней, чем его читать. Я вспоминаю рассказ Довлатова о встрече его именно с Шкловским. Мне в передаче Довлатова запомнилась фраза Шкловского о чем-то неинтересном: «Это все равно, что жевать спичечный коробок».
Но тут нужно привести что-нибудь из Шкловского, авторизованного Лидией Гинзбург. Ну такое, например:
«Вы написали мне упадочное письмо. Какую-то повесть о бедной чиновнице», — сердито сказал мне Шкловский по поводу письма, в котором говорилось о вторых и третьих профессиях человека, лишившегося первой.
В последний же раз при встрече В.Б. сердился на то, что я не ответила ему на письмо.
— Безобразие! Вы отнеслись к этому как к литературе и собирались писать мне историческое письмо; надо было ответить открыткой.
В.Б. угадал — я не написала ему «историческое письмо», но обдумывала его несколько дней.
Или такое:
— Товарищи, товарищи, — сказал Шкловский сердито, — вы не правы. Нельзя писать для того, чтобы зарабатывать. Надо зарабатывать для того, чтобы писать.
В этих маргиналиях о Шкловском отчетливо звучит тема жизни самой Лидии Гинзбург. Не успев по-настоящему начать работать в науке, она была от нее отставлена — вместе с самой наукой — формальным литературоведением. Пришлось поневоле говорить о вторых и третьих профессиях. Гинзбург написала, например, авантюрный роман для детей «Контора Пинкертона». Ей пришлось также преподавать литературу — да что литературу — просто грамотность — в школах для взрослых. Отнюдь не брезгуя такой работой — тут сказывалось, по ее собственным словам, традиционное народничество русской интеллигенции, — Гинзбург в одном месте записывает, как у нее на столе рядом с учебниками «Орфография в школе взрослых» и «Знаки препинания» лежат сочинения Константина Леонтьева и как бы хотелось написать исследование о его стиле в знакомой формалистской манере: