Эскапады Во, его пьяные скандалы, хамское обращение с собственными же гостями были формой маскировки, за ними скрывался робкий, неуверенный в себе человек, говорит Селина Хастингс. Сам Во говорил, что главное в человеке — его маска, стиль, манера, в которой он подает себя окружающим. Тут, конечно, говорит в нем артист, делающий художественное произведение из собственной личности: можно вспомнить сходный пример Маяковского, даже Набоков вспоминается. Комплекс неполноценности, однако, неоспорим: отсюда тяготение Во к аристократам, в которых он силился видеть лицо старой доброй Англии. Отсюда же его католицизм: Римская церковь — структура, представляющая вечность, принадлежность к ней выводит человека к самым основам бытия. Одно дело родиться католиком, совсем другое — католическое обращение: это поиск авторитета и руководительной силы заблудшей или сомневающейся в себе душе — случай Ивлина Во вне всякого сомнения.
Однажды Во написал о другом обращенном, Хью Бестоне — то же, что мог сказать о себе:
Хотя он был эстет, вряд ли католицизм привлек его своей эстетической стороной. То, что он искал и нашел в церкви, были ее авторитетность и вселенскость. Национальная церковь, как бы ни была обширна та или иная страна, будь она даже империей, никогда не была столь авторитетной; в сущности, она всегда узко-провинциальна: в ней находится место для доктринальных скандалов и ересей, но нет способности охватить человечество во всей его широте. Англиканская церковь по сравнению с Римской — просто-напросто гарнизонный гольф-клуб.
Но приобщенность к католицизму, тем более в Англии, где он всё же — экзотическая маргиналия, не означает выхода в широкий мир. Ивлин Во приобщился к этому миру во время войны: увидел настоящую Англию — и она его ужаснула. Наступила эпоха обыденного, среднего и усредненного человека, начались новые «темные века», как называют в Англии раннее средневековье. Раньше Во был сатириком, высмеивающим жизнь современных высших слоев и элитарной богемы: теперь, не в силах охватить своей сатирой такой громадный предмет — Англию в целом, он предпочел взять ностальгическую ноту и написал элегию об ушедшей Англии двадцатых-тридцатых годов — «Возвращение в Брайдсхед». Это совершенно новый Ивлин Во, другой писатель, другой стиль. С сатирой он обрушился на другую страну — Соединенные Штаты, написав лучший свой гротеск «Незабвенная», где представил Америку в метафоре комфортабельного элитного кладбища. Написал — и впал в беспокойство: не повредит ли этот мини-роман его отношениям с американскими издателями? Действительно, лучшие американские журналы, которым он предлагал эту вещь, отказались ее печатать, но с неожиданной мотивировкой: это тема в Америке заезжена, об этом уже писали Синклер Льюис, Натаниель Уэст и некоторые другие. Америку никакой сатирой не пронять.
«Возвращение в Брайдсхед», будучи, по всеобщему мнению, лучшей, самой значительной книгой Ивлина Во, высшим его художественным достижением, не вызвала, однако, безоговорочного признания. Философия книги многих отвратила в самой Англии, где, конечно, существует наиболее адекватное национальное самосознание. Интересно привести и американскую оценку, данную знаменитым критиком Эдмундом Вилсоном:
Снобизм Во, до сих пор сдерживаемый его сатирическим подходом к действительности, здесь явился во всем своем бесстыдстве. Культ аристократической высокородности достиг у Во такой помпезной торжественности, что создает впечатление единственной его подлинной религии.
Очень интересно высказался о «Возвращении в Брайдсхед» Джордж Орвелл:
Новый мир, в который мы нисходим, настолько ненормален, настолько обречен на развал в ближайшем будущем, что попытка понять его и прийти с ним в согласие — всего лишь бесполезный самообман. Действительно, стоя на такой позиции, можно многое увидеть, но будет самообманом нежелание считаться с этим новым миром. Как раз такая позиция, пятьдесят лет удерживаемая упрямыми пассеистами, была мишенью сатиры мистра Во. Катастрофические революции случаются в авторитарных, а не либеральных странах, и неспособность мистера Во понять это не только сужает его политический кругозор, но и лишает внутренней убедительности саму его книгу.