Так произошло и на этот раз: Пенфей растерзан вакханками, которыми руководит его мать Агава.
Вот как рассказывает об этом Вестник у Эврипида:
Дикий гул стоял
Над местом мук. Стенал Пенфей несчастный,
Пока дышал, и ликований женских
Носились клики. Руку тащит та,
А та ступню с сандалией, и с ребер
Сдирают мясо, кости обнажая,
И обагренными руками тело
Царя разносят в бешеной игре.
Разбросаны останки по скалам
Обрывистым, в глубокой чаще леса…
Где их сыскать? А голову его
Несчастную Агава — ведь она же
Ее сорвала — на свой тирс воткнув,
Со склонов Киферона понесла,
Ликуя, будто, льва сразив, победный
Она трофей на тирсе нам несет.
Ну и как положено в античных трагедиях, должен наступить катарсис — очищение души страданием — нечто вроде античного психоанализа: травма, будучи выговоренной, словесно выраженной, перестает быть источником мук, но сподобляет зрителя действа высокой правде трагического бытия.
А вот как трагедия Эврипида подносилось в спектакле; цитирую рецензию Чарльза Айшервуда из «Нью-Йорк Таймс» [Charles Isherwood. A Greek God and His Groupies Are Dressed to Kill] :
Постановщик стремился использовать все стихии театра — танец, музыку, комедийные и драматические элементы, объединив, и тем усилив, их могучие чары. Живая, забавная, богатая выдумкой постановка держит вас в веселом возбуждении почти до конца. Но сама эта оживленность делает трудным переход к ужасам финальной сцены. Когда начинает литься кровь, и раздаются крики ужаса, вы просто-напросто теряетесь — и хотите скорее прекратить представление, нежели испытать необходимое трагическое потрясение.
Это — общая характеристика спектакля, а вот описание деталей постановки:
Пенфей презирает женщин и женственность, и Дионис мстительно изыскивает в самой его натуре те самые черты, которые послужат мести. Сцена, в которой Дионис хитроумно заманивает Пенфея в свой план — переодеться женщиной, чтобы легче проникнуть в лагерь вакханок, в руках режиссера и Алана Камминга открывает весь свой комический потенциал.
Изобретательный и находчивый, как высшего сорта модельер, готовящий к большому выходу свою манекенщицу, Дионис не дает покоя своим помощникам, заставляя их выносить на примерку все новые и новые наряды. «Здесь немного жмет, — говорит он ассистентам, — и с прической не всё в порядке. А вот тут, пожалуй, лучше всего подойдет тиара, вам не кажется?»
Всё это веселье, вся эта игривость совершенно не оставляют места для приближающегося ужаса, который развертывается в финале трагедии. Алан Камминг чарует нас порхающими улыбками, подщелкивает пальцами в такт льющихся мелодий, а режиссер на заднем плане выдвигает комических персонажей, шутки которых отнюдь не предвещают ничего плохого. Когда Дионис и переодетый женщиной Пенфей поднимаются на гору, бог уверяет свою жертву: «Даже родная мать не узнала бы тебя» — зловещий намек на жестокую смерть, которую Пенфей встретит сейчас от рук своей обезумевшей в вакхическом действе матери Агавы и от других вакханок, вместе с ней участвующих в кровавом ритуале.
И потом, когда Агава появляется, экстатически размахивая отрезанной головой своего сына, в вакхическом опьянении приняв его за убитого в ловитве льва, — этот трагический поворот застает вас неподготовленными. И даже то, что голова Пенфея — явным образом муляж, не помогает делу. Режиссер Джон Тиффани, так тщательно комиковавший абсурдными элементами трагической пьесы, чтобы привлечь симпатию к веселому нраву Диониса, добился того, что трагический финал кажется привнесенным из другого представления.
Запекшаяся кровь, мешки, в которых сунуты мертвые останки, крайнее отчаяние матери, медленно приходящей к пониманию, что она убила своего любимого сына, — всё это кажется происходящим не в том месте и не для тех людей. Хочется вскочить с места и закричать: «Переключите канал! Дайте нам шоу Карсона Кресли или ансамбль Дримгерлс!»
Я потом специально выяснял, кто такой Карсон Кресли: оказалось, ведущий телешоу Queer Eyes On Strait Guys, что значит «Гей кладет глаз на не-геев».
Понятно, что постановка Эврипида, будучи современной и всячески на современные понятия нажимая, не могла не устроить игру вокруг сцены переодевания Пенфея, на том, что называется кросс-дрессинг: любимая нынешняя игра на сексуальной двусмысленности, на гендерной неразличимости. У самого Алана Камминга, пишет рецензент, грим и общий рисунок игры вызывал воспоминание об андрогинной поп-звезде по имени Бой Джойс. Нынешний зритель привык к тому, что вокруг гомосексуализма и всех с ним близко или отдаленно связанных тем требуется шутить и веселиться, устраивать некий забавный карнавал. Подобные ассоциации никак не могут вести к трагическому финалу, считает нынешний зритель: ведь гомосексуализм узаконен, и с ним проблем больше нет. Понятно, что трагедии нынешние жители Нью-Йорка, никак не ожидали, а что такое Эврипид, вакханки, бог Дионис и жестокий культ дионисовых жертв — об этом посетитель бродвейских театров не знает и не думает.