О лишних же людях нужно знать следующее. Словечко появилось у Тургенева, написавшего о некоем невротике, которому не везло с женщинами, а присобачивать это слово стали к Онегину и Печорину — предполагаемых гигантах деятельности, которой, мол, царское правительство не давало развернуться. Но про Онегина и Печорина давно уже выяснено, кто они, так сказать, в действительности. Печорина можно, конечно, вывести из индивидуальной психологии автора, но Онегин — уже чистая выдумка, литературная кукла, мотивировка для нанизывания строф на условный сюжетный стержень. «Евгений Онегин» — это русский «Тристрам Шенди»; сто раз уже об этом писали. Литература вообще делается из литературы — и из индивидуального опыта автора. Эмма — это я, говорил, как известно, Флобер. А уж Анна Каренина с Лёвиным в придачу — точно Лев Толстой.
Тип разочарованного молодого человека в качестве литературного героя придумал французский писатель Франсуа-Рене Шатобриан, издавший в 1800 году повесть «Ренэ». Вот отсюда и пошел кочевать этот персонаж, в России получивший название «лишнего человека». Дело осложнилось тем, что параллельно и почти одновременно — в 1807 году — появился «Чайльд Гарольд» Байрона, так что следует говорить о двух источниках этого разочарованного героя. Сам Шатобриан в своих знаменитых мемуарах «Замогильные записки» выражает некоторое неудовольствие тем, что лорд Байрон не удостоверил его приоритет. Впрочем, жаловаться особенно было не на что, потому что Шатобриан был никак не менее знаменит, чем Байрон. Пушкин находился под сильным его влиянием; литературоведы спорят, чье влияние было сильней — Байрона или Шатобриана. От Шатобриана не меньше, чем от Байрона, идет также мода на экзотический антураж: это он, а не Фенимор Купер первым открыл индейцев, а русские, соответственно, придумали литературный Кавказ.
В «Евгении Онегине» Шатобриан упоминается трижды: «Любви нас не природа учит, / А Сталь или Шатобриан»; еще: «Она влюблялася в обманы/ Шатобриана и Руссо» — и целое четверостишие: «Он иногда читает Оле/ Нравоучительный роман, / Где скромный автор думал боле / О нравах, чем Шатобриан». О нравах Шатобриановых романов мы сейчас будем говорить; предварительно заметим, что они (то есть нравы) идут из того же источника, что Байроновы, только у Байрона герои демоничны, а у Шатобриана меланхоличны.
Шатобриан происходил из родовитого бретонского дворянства. К началу революции ему было двадцать. От революции он поначалу сбежал — не от страха, а от любви к дальним странствиям: уехал в Америку, где странствовал около года. Между прочим, беседовал с Джорджем Вашингтоном. Вернувшись во Францию, угодил как раз к обострению революции и к террору; присоединился к армии эмигрантов, был ранен. Якобинцы казнили его брата. После этого он прожил восемь лет в Англии в большой нужде; там начал писать о своих американских приключениях, постепенно выделяя из сплошной массы написанного отдельные обработанные куски. Так появился «Ренэ». К тому времени во Франции наступили вроде бы времена спокойные: первый консул Бонапарт навел порядок. Шатобриан вернулся на родину — и угодил сразу в литературную славу: «Ренэ» стал, по-нынешнему говоря, хитом. Но уже совсем серьезной фигурой Шатобриан стал, написав «Гений христианства». Он называл себя — и справедливо — восстановителем религии в Европе; его книга, красноречиво описывая културные, моральные и эмоциональные богатства христианства, пришлась как раз ко времени: почти угробленная просветительской философией и революционной политикой католическая церковь, вообще христианство были духовно реабилитированы Шатобрианом. Он стал любимцем церковно-аристократических кругов, как бы духовным оплотом сил, восставших к жизни после якобинского погрома.
Первый консул сделал его послом в Риме. Но Шатобриан порвал с Наполеоном после расстрела герцога Энгиенского, что было очень смелым шагом. Ушел в отставку, поехал в путешествие по христианскому Востоку и начал писать свои «Замогильные записки», названные так потому, что печатать их разрешил только после своей смерти. Умер он в 1848 году, застав еще одну революцию — уже с элементами демократического будущего.
Шатобриан сказал основное о Наполеоне. Наполеон — предвестник нового демократического порядка, явивший народу его перспективу, ибо пафосом революции была не свобода, а равенство. Он не только душитель революции, но и дитя ее. И еще очень важное: Наполеон — актер, и этим тоже предвещает будущее. Уже позже Ницше внес сюда ясность: главной фигурой двадцатого века будет актер, ибо из мира ушла подлинность. Вот отсюда понятен монархический легитимизм Шатобриана: он был за подлинность, против фальши и подделок, против второго сорта, за чистоту брэнда, говоря по-нынешнему.