Естественно, что в такой ситуации неизбежны бунты — как индивидуального порядка, так и мотивированные, то есть как бы рационально, а на самом деле иллюзорно оправдываемые выступления против порядка культуры в целом — революции и войны. В рамках индивидуальной психологии агрессивный инстинкт разряжается в явлении садизма. Но для таких инстинктов культура создает также зоны проявления в самой себе: например, так называемый нарциссизм малых различий — скажем, ненависть сербов к хорватам, или антисемитизм, или, пишет Фрейд в начале 1920-х годов, нынешняя борьба с буржуазией в советской России. Интересно, задается он вопросом, как будут разряжаться агрессивные инстинкты большевиков после того, как они уничтожат всех буржуев?
Но есть у культуры и отводные пути для обезвреживания и социализации таких инстинктов. Существует явление сублимации — переключение инстинктуальной энергии на социально приемлемые, то есть культурно оправдываемые цели. И в новое время, в эпоху Просвещения самым заметным и культурно значимым каналом такой сублимации стала техника — научная технология, направившая агрессию человека на внешний мир природы, на ее покорение в целях служения человеку. Результаты, достигнутые в такой канализации первичных инстинктов, были настолько громадны, что научная технология все больше и больше стала отождествляться с самой культурой, с самой цивилизацией.
Вот тут-то, как мы теперь понимаем, и таилась главная ловушка. Человечество, создавая технику, не только отводила в приемлемо-цивилизационную форму свои разрушительные инстинкты, но и аккумулировало негативную энергию, столь ныне громадную, что она способна уничтожить сам мир, окружающий человека, природу, среду его обитания. Может уничтожить сразу, одномоментно, единовременно — в атомной войне — или постепенно, как происходит сейчас, в постоянной технологической экспансии, в добывании и сжигании вот этой самой нефти.
Так что актуальность нового фильма Андерсона — не в создании характера какого-то энигматического злодея Плэйнвью, а в эмоционально-впечатляющей демонстрации негативизма самой современной цивилизации.
Тут, конечно, ничего нового нет, американский кинорежиссер никакой Америки не открыл. О роковой диалектике Просвещения, об агрессивности так называемого инструментального разума написаны десятки книг в современной философии культуры. Так же точно, как и помимо психоанализа существуют глубокие философские разработки феномена человека как рокового и несчастного создания. Вот, скажем, Сартр в «Бытии и ничто» не менее выразительно говорит о фундаментальном проекте человека — стать Богом, то есть тотально покорить бытие, начать его с себя, стать самопричиной. И одно из средств реализации этого проекта — уничтожение как форма присвоения бытия, то есть самореализации человека. Это проявляется на самом элементарном и безобидном уровне — например, в курении табака можно обнаружить символику уничтожения мира как способ его присвоения.
Курение является разрушающей реакцией присвоения. Табак есть символ «присвоенного» бытия, поскольку оно разрушается в соответствии с ритмом моих затяжек способом «непрерывного разрушения», поскольку оно переходит в меня и его изменение во мне обнаруживается символически преобразованием потребленного твердого вещества в дым. <…> Это значит, следовательно, что реакция разрушающего присвоения табака символически равнозначна присваивающемуся разрушению всего мира. Посредством выкуриваемого табака горит и дымится мир, растворяясь в дыму, чтобы войти в меня.
То, что при этом разрушается сам человек, Сартр как-то не заметил.
Или вот, скажем, человек поджег сенной амбар, ригу: сжечь амбар — это значит быть его бытийным хозяином, предвечным творцом:
Я являюсь основанием риги, которая горит, я являюсь этой ригой, поскольку я разрушил ее бытие. Реализованное уничтожение есть присвоение, может быть, более тонкое, чем созидание, так как разрушенного объекта нет здесь, чтобы показать свою непроницаемость. Он имеет непроницаемость и достаточность бытия-в-себе, чем он был, но в то же время он обладает невидимостью и прозрачностью ничто, которым являюсь я, потому что его больше нет.
Картины открываются поистине апокалипсические. Но это не значит, что пора закрывать проект «человек»: просто пора изменить энергетическую политику. Глядишь, что-нибудь и останется. Какая-нибудь рига.