Ну как прикажете относиться к такому человеку? Как его, в некотором смысле, не полюбить? Если не полюбить, то понять всячески уж следует, да и понимать не надо: это же русский, это сам я! После этого отступления вернемся к Пелевину, который в эссе «Икстлан — Петушки» всячески превозносит Кастанеду, считая его первоклассной литературой. Но для меня тут важно единственно другое — Петушки. Пелевин сравнивает Кастанеду с Венедиктом Ерофеевым — и находит, что они пишут об одном: о вечном возвращении в никуда. Пелевин:
Русский способ вечного возвращения отличается от мексиканского в основном названиями населенных пунктов, мимо которых судьба проносит героев, и теми психотропными средствами, с помощью которых они выходят за границу обыденного мира. Для мексикансикх магов и их учеников это галюциногенный кактус пейот, грибы псилоцибы и сложные микстуры, приготовленные из дурмана. Для Венечки Ерофеева и многих тысяч адептов его учения — это водка «кубанская», розовое крепкое и коктейли…
На этом прервем цитату: какой же русский не знает о Венечкиных коктейлях? Но вообще-то — или по крайней мере, на мой вкус — эти коктейли — декаданс или, если уйти в технику писательства, прием развертывания текста. Реальность же за этим стоящая (при всей сомнительности самого понятия реальности) — водка. Вот метафизика совка — и его специфика, вот, так сказать, национальная гордость великороссов.
Водка именно метафизична. Она отнюдь не эмпирична, то есть не в границах опыта обретается, в каковых границах только и возможно, по Канту, сознание. То есть, конечно, общение с водкой — это опыт, но опыт безграничности, опровержение Канта почище воландовского. На Соловки Канта! Значит, это глубоко метафизическое переживание, достигаемое физическими средствами. И водка в России — это не баловство, как, в сущности, любое общение с наркотиками, — это необходимость. И не потому необходимость, что в России холодно, а потому что Россия безгранична. Водка адекватна России. Она позволяет в единовременном действии преодолеть страх этой русской безграничности — своего рода космический страх. С водкой не страшно. А с Россией, в России — страшно. Ее больше, чем надо, она превосходит натуральную величину — больше чем жизнь, как говорится по-английски (larger than life). Конечно, ежеминутного сознания этой громадности нет, но жуткое ощущение этого пространства — в русском коллективном бессознательном.
Вот отсюда пресловутое «умом Россию не понять». В сущности это не плюс, не позитив у Тютчева; а «можно только верить» — опять же не комплимент, не констатация априорного превосходства русского мировосприятия. Это и есть кантовское выхождение за границу опыта, в каковом выхождении ничего понять, то есть познать, нельзя. Вера дается не в порядке познания, а в порядке нравственного постулирования. Человеку требуется нравственный миропорядок, а его постулаты — Бог, свобода и бессмертие души. Русская вера совсем не эти постулаты предполагает и требует, — и это даже не вера, а надежда: авось все-таки и здесь можно жить и выжить. И надежда эта осуществляется не всегда, не всегда.
Но русский бог существует ведь — как образ опять же коллективного сознания? Да, существует — наряду с Барклаем и зимой. Это очень своеобразный Бог: страшный, но не величественный. У Пелевина в цитированном отрывке были слова о России: наиболее близкая к Эдему помойка. Мне кажется, что это реминисценция слов Рильке, произнесенных в период всеобщего увлечения Россией (порядочные люди ею увлекались до 1917-го года, а не после): Россия — страна, лежащая на границе с Богом. И Блока это напоминает, написавшего в знаменитой статье: плюнуть на могильную ограду — не такой уж и грех: плевок — он Божий, а ограда — не очень.
У алкоголиков, как известно, есть одна мечта — излечиться от алкоголизма. На этой мечте очень ловко играют различные ловцы и целители душ. Наиболее могучий образ такого целителя, архетип его — горьковский Лука из пьесы «На дне». Он внушил алкоголику Актеру, что есть такая больница, где его вылечат. Знаем мы эту больницу в последнем ее обличье — коммунизм. От алкоголизма есть только одно средство — водка паки и паки. Это и есть русский коан, почище дзен-буддистских с их хлопками одной ладонью. Да мы всю жизнь так прохлопали!