У Пастернака ест небольшая статья о Верлене, где он, вспоминая в связи с ним Рембо, называет его ''чудовищем гениальности''. Действительно, Рембо загубил жизнь Верлена – по крайней мере внешний ее слой, затянув этого мелкого чиновника и добропорядочного семьянина в пьяное нищенское бродяжничество, Шлялись по дорогам, спали в сенных стогах, но иногда заглядывали в Брюссель и даже в Лондон. Однажды Верлен, выведенный из себя Рембо, выстрелил в него и ранил в руку, за что и отсидел два года. Но зла он на Рембо не держал, сохранил его стихи, и в общем это Верлену мы обязаны тем, что знаем поэта Рембо. Сам он напечатал только четыре стихотворения и книгу поэтической прозы ''Сезон в аду''. Верлен помаленьку печатал своего блудного друга, когда тот уже уехал в Африку и поэзией перестал интересоваться.
Вспоминается Цветаева:
А может – лучшая потеха
Перстом Себастиана Баха
Органного не тронуть эха?
Распасться, не оставив праха
На урну… Может быть – обманом
Взять? Выписаться из широт?
Так: временем как океаном
Прокрасться, не встревожив вод…
О Рембо и Верлене был сделан фильм Агнешка Холланд ''Полное затмение'', где Рембо играл замечательный Леонардо ди Каприо. Там их взаимоотношения показаны со всеми их примечательными подробностями.
Каковы эти подробности? Дадим слово Дэниелу Мандельсону, автору статья о Рембо в недавнем (29 августа) номере журнала ''Нью-Йоркер'':
Диктор: ''Многие читатели и критики называли их Адамом и Евой гомосексуализма, но факты говорят, что поскольку Рембо интересовался кем-то и чем-то помимо себя самого, он склонялся к женщинам. Позднее, в Абиссинии, он жил с поразительно красивой местной женщиной, носившей европейскую одежду, тогда как сам Рембо предпочитал туземные наряды. Трудно избежать представления, что Верлен, человек безобразной внешности, которая служила предметом грубых шуток Рембо, был для него всего лишь материалом некоего познавательного эксперимента, частью его программы обдуманного приведения в расстройство всех чувств, его юношеских амбиций пересоздать любовь, общественное устройство, поэзию. Рембо был холоден, как рыба, трудно увязать с ним какие-либо нежные чувства''.
Борис Парамонов: Как бы там ни было, в стихах Рембо очень явственно проступает его мизогиния, ненависть к женщинам. В его прозе – собрании коротких эссе под названием ''Озарения'' один из фрагментов, которые исследователи считают относящимся к реальному событию его жизни, Рембо пишет о неудачном опыте с женщиной, отождествляя себя с Основой – персонажем шекспировской комедии ''Сон в летнюю ночь'', превращенным под влиянием любви царицы фей Титании в осла:
Диктор: ''Всё стало мраком, превратившись в жаркий аквариум. Утром – воинственным утром июня – я стал ослом и помчался в поля, где трубил о своих обидах, потрясал своим недовольством, покуда сабинянки предместий не бросились мне на загривок''.
Борис Парамонов: В одном тексте ''Сезона в аду'' Рембо, считается, описывает в образе евангельской неразумной девы Верлена, а себя как ее инфернального супруга.
Лучший пример его мизогинии – стихотворение ''Венера Анадиомена'', в котором пенорожденная богиня любви предстает в образе уродливой проститутки, вылезающей из ржавой ванны:
Из ржавой ванны, как из гроба жестяного,
Неторопливо поднимается сперва
Вся напомаженная густо и ни слова
Не говорящая дурная голова.
И шея жирная за нею вслед, лопатки
Торчащие, затем короткая спина,
Ввысь устремившаяся бедер крутизна
И сало, чьи пласты образовали складки.
Чуть красноват хребет. Ужасную печать
На всем увидишь ты; начнешь и замечать
То, что под лупою лишь видеть можно ясно:
''Венера'' выколото тушью на крестце…
Всё тело движется, являя круп в конце,
Где язва ануса чудовищно прекрасна.
Перевод тяжеловат, он страдает всеми недостатками сложившейся в России практики переводить силлабо-тоническими метрами даже те стихи, что в оригинале следуют иным образцам просодии. У французов нет силлабо-тоники. Их надо бы переводить в той метрической манере, которую выработал зрелый Бродский, тоже ведь ушедший как от гладких, так и корявых ямбов. И всё же Рембо поддается переводу – у нас появляется представление о его скандально-новаторской поэзии. Она жива не только своими ритмами, но и яркими визуальными образами, ясными и на чужом языке.