На русском языке есть полный Рембо, представленный в серии Литературные Памятники издания 1982 года. Чтобы протолкнуть этот проект, составителю и переводчику Н. И. Балашову пришлось не раз прибегать в сопроводительной большой статье и комментариях к советским идеологическим клише – например, сделать из Рембо поклонника Парижской Коммуны и утопического социалиста или утверждать адекватное претворение его новаторства в поэзии французского Сопротивления. Обычно тут называют два имени- Элюар и Арагон, но ведь оба – яркие представители сюрреализма 20-х годов, и вот сюда действительно можно вести Рембо. А если проецировать его на квази-политическое поле, то нужно поминать не Коммуну, а Май 1968 года во Франции. Антибуржуазность Рембо несомненна, но буржуа он понимает не в смысле Маркса, а в смысле Флобера. Рембо не социалист, а беспрограммный бунтарь, анархист. Тем не менее, повторяю, по этому советскому изданию можно составить более или менее ясное представление о Рембо, и не только о его стихах, но и об источниках его поэтики.
Составитель цитирует программный документ – письмо Рембо к Полю Демени:
Диктор: ''Писатели были чиновниками от литературы: автор, создатель, поэт – такого человека никогда не существовало!
Первое, что должен достичь тот, кто хочет стать поэтом, - это полное самосознание. Он отыскивает свою душу, ее обследует, ее искушает, ее постигает. А когда он ее постиг, он должен ее обрабатывать! Надо сделать свою душу уродливой, поступить наподобие компрачикосов. Представьте человека, сажающего и взращивающего на своем лице бородавки.
Я говорю, надо стать ясновидцем, сделать себя ясновидящим.
Поэт превращается в ясновидца длительным, безмерным и обдуманным приведением в расстройство всех чувств. Он идет на любые формы любви, страдания, безумия. Он ищет сам себя. Он изнуряет себя всеми ядами, но всасывает их квинтэссенцию. Он становится самым больным из всех, самым преступным, самым прОклятым – но и самым ученым из ученых. Ибо он достиг неведомого''.
Борис Парамонов: Это не только поэтика, но поистине программа новой чувственности, нового строя чувств, а точнее сказать - провозглашение хаоса как нового порядка. В терминах психоанализа – прорыв бессознательного и отдача на его волю. Рембо открывает для поэзии новые огромные пласты. Новация в том, что этот дионисический хаос он заковывает в строгую форму французского классического александрийского стиха. Да, собственно, это и не новое, а заново открытое вечное: синтез Аполлона и Диониса. Производится смелое обогащение поэтической тематики, и тогда появляются такие образы, как вышецитированная Венера или старый священник, тужащийся на горшке и возводящий глаза к небу (стихотворение ''На корточках''). Или – нельзя не процитировать – ''Искательницы вшей'' - само название которого бросает вызов поэтическому канону (цитирую перевод Бенедикта Лившица):
Когда на детский лоб, расчесанный до крови,
Нисходит облаком прозрачный рой теней,
Ребенок видит въявь склоненных наготове
Двух ласковых сестер с руками нежных фей.
Вот усадив его вблизи оконной рамы,
Где в синем воздухе купаются цветы,
Они бестрепетно в его колтун упрямый
Вонзают дивные и страшные персты.
Он слышит, как поет тягуче и невнятно
Дыханья робкого невыразимый мед,
Как с легким присвистом вбирается обратно -
Слеза иль поцелуй? - в полуоткрытый рот.
Пьянея, слышит он в безмолвии стоустом
Биенье их ресниц и тонких пальцев дрожь,
Едва испустит дух с чуть уловимым хрустом
Под ногтем царственным раздавленная вошь.
В нем пробуждается вино чудесной лени,
Как вздох гармоники, как бреда благодать,