Дмитрий Волчек: Ну а среди моих архивных открытий этого года на первом месте кинематограф Гжегожа Круликевича, который умудрялся снимать совершенно дикие фильмы в коммунистической Польше (сейчас они наконец-то вышли на двд), и ретроспектива Шанталь Акерман на Виеннале. Акерман вообще можно назвать человеком года: в Венеции была успешная премьера ее новой картины, а потом в Вене – тщательно подготовленная ретроспектива.
Борис Нелепо: И последняя вещь, которую я хотел отметить, – это возвращение после долгого перерыва замечательных американских режиссеров. Фильмом закрытия Венеции стали ''Девушки в опасности'', не снимавшего 14 лет Уита Стиллмана. Он остался верен себе и продолжает снимать остроумные разговорные комедии о серьёзных подростках из высшего общества. Фильм заканчивается двойной музыкальной сценой – отсылкой всё к тому же Минелли. Другой вернувшийся в профессию режиссер – это герой категории ''Б'' Монти Хеллман, которому во многом обязаны Джек Николсон и Квентин Тарантино. После двадцатилетнего молчания он снял сюрреалистический нуар ''Дорога в никуда'', который поначалу вызвал недоуменные отзывы, но в итоге стал одним из самых обсуждаемых американских фильмов года. На следующую свою картину режиссер теперь собирает деньги на Фейсбуке.
Словом, самый оптимистичный итог года заключается в том, что сложные, необычные, парадоксальные картины работ таких замечательных режиссеров, как Монти Хеллман, Николас Рэй и Абель Феррара всё равно находят своего зрителя.
Дмитрий Волчек: Андрей Плахов упомянул главный скандал года: на Каннском кинофестивале Ларс фон Триер был подвергнут остракизму после необдуманных высказываний, которые были восприняты как пронацистские. Кинорежиссера Славу Цукерману эта история весьма заинтересовала.
Слава Цукерман: Эта история очень показательная. Меня интересуют конфликты между обществом, окружающим художников, режиссеров и писателей, и самими творцами. Это меня лично задевает. Я когда-то тоже попадал в подобные ситуации. Кроме того, я в этом году видел очень мало фильмов, но ''Меланхолия'' мне понравилась больше всех, она кажется мне очень значительным явлением.
Дмитрий Волчек: А что вы думаете о скандале на пресс-конференции Каннского кинофестиваля?
Слава Цукерман: Я просмотрел целиком пресс-конференцию, с не меньшим удовольствием, чем сам фильм. Пресс-конференция замечательная, я много узнал. Интересно, что никто с этой точки зрения не смотрит. Когда критикуют фон Триера за то, что он сказал, никто не смотрит на контекст. Конференция была необычайно веселая, там хохотали от первого слова до последнего. Все, что он говорил, были шутки, причем шутки провокационного характера, вполне естественные для такого режиссера. Был очень интересный вопрос, кто-то спросил: ''Вот вы такой веселый человек, и шутите все время, почему вы делаете не комедии, а такие мрачные фильмы?''. На что фон Триер сказал, что он старается делать комедии, а получаются мрачные фильмы.
Дмитрий Волчек: Фон Триер-то шутил на пресс-конференции, а победила звериная серьезность его интерпретаторов, которые его слова восприняли буквально, вырвали из контекста и превратили в политическое заявление.
Слава Цукерман: Вот во времена Пушкина и Лермонтова это называлось ''чернь'' — то самое светское общество, которое ненавидит художника за то, что он художник. Я не говорю, что для художников должны быть другие законы, чем для других людей, но получается, что законы другие, но только в обратную сторону. Вот, например, Полянского судят чуть ли не полжизни за преступление, которое 90% населения могло бы совершить без того, чтобы это кто-то даже заметил. Но Полянскому это не простилось, поскольку это был самый успешный режиссер в свое время. Сейчас также не прощается фон Триеру высказывание, которое, если его вырвать из контекста, и даже и тогда оно выглядит скорее как шутка, чем серьезное высказывание. Могу предположить, что большинство из тех, кто его осуждает, вообще и не видели эту пресс-конференцию, а судят отдельно вырванные фразы. Когда человек говорит ''я — наци'', если это процитировать как просто ''я — наци'', ничего хорошего в этом нет, но для этого и существует контекст, в котором совершенно очевидно, что он говорит совершенно прямо противоположное.