Александр Генис: Не зря его считают крестным отцом этой самой контркультуры. Не он первый ее открыл и описал, но именно он, как считают историки, дал ей революционное имя, под которое уже можно было подверстать самые разные социальные идеи, культурные движения, даже эксцентрические привычки.
Борис Парамонов: Да, само слово ''контркультура'' очень удачно было выбрано, это, что называется, саунд-байт. И мысль главная была тоже остро-завлекательная: молодежное движение шестидесятых годов – это не только секс, наркотики и рок-энд-ролл, но нечто большее. Вернее так: эти самые секс, наркотики и рок-энд-ролл и суть ни что иное, как альтернатива репрессивной культуре индустриального технократического общества. Фрейд говорил, что всякая культура репрессивна, она подавляет первичные инстинкты человека, и особенно это относится к современной, скажем так: буржуазной культуре. Фрейд считал это фундаментальным условием человеческого существования, по-другому – роком. Но Розак посчитал, что этот рок как раз и преодолевается рок-энд-ролом (простите этот невольный каламбур). Молодежное движение указало путь к раскрепощению человека, к выходу из репрессивной культуры. В общем-то, это даже не Маркузе с его противопоставлением эроса цивилизации, а самый настоящий Жан-Жак Руссо: назад к природе, к естественному человеку. Тема, как видим, не умирающая, а значит в чем-то и правомерная.
Александр Генис: Вопрос в том, что можно ли утверждать: на этот раз очередной вариант руссоизма что-то доказал, чего-то достиг? Другими словами, изменилось ли западное общество за те полвека, которые прошли от введения понятия и практики контркультуры?
Борис Парамонов: Думаю, что нет. А если изменилось, то в пустяках. Например, дресс-код переменился, стал более (или даже слишком) свободным. Перестали носить галстуки и обулись в пляжные тапочки флип-флоп.
Александр Генис: Ну, это мелочи! Хотя, надо признать, что такие разные люди, как Аксенов и Бродский, действительно считали, что именно стиль, моды, вкусы определяли сознание советского человека. И все же контркультура произвела перемены куда более глубокие. Разве нельзя сказать, что сексуальная революция как раз и была главным и, несомненно, в корне изменившим жизнь результатом?
Борис Парамонов: Как говорят в Одессе, вы будете смеяться, но настоящий толчок к сексуальной революции дала не контркультура шестидесятых с новым призывом ''назад к природе''. Такой толчок дала как раз технология – автомобиль, вошедший в народный быт в двадцатые годы (на первых порах в США). Молодые люди получили возможность выйти из постоянного контроля родителей и устраивать интересные пикнички на лужайках. И вот тут главная тема, возникающая вокруг того, что писал Теодор Розак. Вектор нынешнего культурного движения – не в разделе природы и культуры, а в их сочетании. Культивируются свободные нравы и всяческая сексуальность, но в то же время на удовлетворение первично-инстинктуальных потребностей работает как раз новейшая технология.
Александр Генис: Не понял, Вы хотите сказать, что луддиты конткркультуры на самом деле живут на иждивении у машины? Нельзя ли подробней?
Борис Парамонов: Можно. Вот уже этот сюжет об автомобиле как двигателе сексуального освобождения сюда относится как раз сюда. Но самый убедительный пример: освобождение сексуальности от деторождения, то есть подлинная сексуальная революция стала возможной как раз в силу ряда технологических новинок, в первую очередь от изобретения современных контрацептивов. Потом пришла очередь виагры. А теперь интернет с его громадными возможностями установления неформальных человеческих связей. А неформальных и значит контркультурных, ибо культура – всякая культура – строится на основе неких условностей, кондиций. Кондиции всегда формальны. А какие условности во всех этих чат-румах и фэйс-буках? Интернет радикально меняет сексуальные практики.
Вообще в связи с темами Розака я бы вспомнил одно русское имя, причем новейшее, - Виктора Пелевина. В его творчестве как раз и демонстрируется эта нынешняя нераздельность технологических практик со всякого рода мистикой, особенно восточной. Восточная философия, все эти дзены и буддизмы, в восприятии западного человека означает выход за пределы репрессирующей культуры, в неограниченное поле слияния с первоосновами бытия, хоть с Богом, хоть со зверем, причем оказывается, что это зачастую одно и то же. Как у Пелевина сказано в одном месте, соединение экстаза с абсолютом, когда под экстазом понимается известный наркотик, а под абсолютом еще более известная водка. И в тоже время у Пелевина, как ни у кого другого, сюжетно разрабатывается технологическая тематика. Он стал повторяться, но это и значит, что он напал на единственно правильную мысль. Как говорил Набоков: вечно летит та стрела, которая попала в цель.