Я реабилитировал балет "Трокадеро" на втором действии, когда эти пляски пошли аж под музыку Баха. Прежде всего были сняты классические пачки, на танцорах были короткие черные юбки, и это уже не раздражало. Они напоминали носатых греков с чернофигурных ваз. Все это делалось как бы в профиль. Вообще этот номер был в традиции Баланчина, строившего под абстрактную музыку Баха абстрактное, чисто геометрическое движение. Элемент пародийности если не сошел на нет, то и не был поставлен во главу угла.
Ну а в третьем акте, при исполнении "Вальпургиевой ночи" на музыку Гуно из "Фауста" совсем было хорошо, тут произошло совпадение эксцентрической эстетики "Трокадеро" и самого сюжетного содержания – некий языческий шабаш. А закончив номер и спектакль, вызвав шумные аплодисменты, артисты на бис сбацали старый добрый американский рок-н-ролл. Публика была в восторге, и я доволен тоже.
Тут общие соображения необходимо высказать – об элементе пародии в современном искусстве. По существу это и есть то, что называется постмодернизмом. Вспомним определение пародии – это игра с формами, из которых ушла жизнь (Томас Манн). Классический балет, или опера, или даже литература – высокая литература – уже невозможны сегодня, они кажутся эпигонским повторением пройденного – именно как эстетические формы, хотя исполнение может быть высоким, классическим. По крайней мере, в балете и опере. В литературе, мне кажется, уже труднее.
Тут я вспоминаю из своих впечатлений "Евгения Онегина" в Большом театре – постановку, так возмутившую Галину Вишневскую, и недавний английский фильм "Анна Каренина". Это очень похоже на то, что делает балет "Трокадеро". Именно воспроизведение классики требует освежающего выхода из канона – тем более когда эта классика, в данном случае литературные произведения, презентуется в ином искусстве – опере и кино.
Когда я наконец полностью ознакомился с программой представления и увидел, что настоящие имена танцоров нормальные мужские, а не пародийно-женские, – не смог преодолеть некоторого недоумения: один исполнитель казался все-таки женщиной, очень уж изящное существо.
Утопающий хватается за соломинку.
Source URL: http://www.svoboda.org/content/article/24992613.html
* * *
К 120-летию со дня рождения Виктора Шкловского
Иван Толстой: Объяснять, кто такой Шкловский, если и нужно, то не для аудитории нашего радио. Тем более, что сегодня об этом оригинальнейшем человеке мы будем говорить почти целый час. Но – для корректности – несколько фактов.
Виктор Борисович Шкловский родился 24 января по новому стилю 1893 года в Петербурге. Справочники называют его писателем, литературоведом, критиком, киноведом и киносценаристом.
Он не единственный литератор в семье. Родной брат его отца — Исаак Владимирович Шкловский - известный эмигрантский публицист, критик и этнограф - выступал под псевдонимом Дионео. Старший брат Виктора Шкловского — Владимир — филолог и преподаватель французского языка - расстрелян в 1937-м.
Виктор Борисович учился на историко-филологическом факультете Петербургского университета у Крачковского и Бодуэна де Куртенэ, воевал добровольцем на Первой мировой, служил в петербургской школе броневых офицеров-инструкторов, стал одним из зачинателей ОПОЯЗа, объединившего теоретиков формальной школы; ввел термин «остранение».
После Февральской революции - помощник комиссара Временного правительства на Юго-Западном фронте, получил Георгиевский крест 4-й степени из рук Лавра Корнилова; организовывал в Персии эвакуацию российских войск и вернулся с ними в Петроград в начале 1918 года.
Работал в Художественно-исторической комиссии Зимнего дворца и активно участвовал в антибольшевистском заговоре эсеров. Когда заговор был раскрыт, Шкловский бежал в Саратов, где скрывался в психиатрической больнице и размышлял над теорией прозы. Затем - в Киеве - служил автопанцирном дивизионе (по-нынешнему – мотобронированном) и участвовал в неудачной попытке свержения гетмана Скоропадского.
Выполняя просьбу знакомой, уговорившей его доставить крупную сумму денег в Петроград, добрался почти до самой Москвы, но был узнан агентом ЧК и, спасаясь от ареста, на ходу выпрыгнул с поезда. После этого встретился с Максимом Горьким, который ходатайствовал за него перед Свердловым. Шкловский решил больше не участвовать в политической деятельности, вернулся в Петроград и преподавал теорию литературы в Студии при издательстве «Всемирная литература», стал профессором Российского института истории искусств. Активно печатался, участвовал в собраниях группы «Серапионовы братья».