В конце концов Борька не выдерживает.
— Значит, едешь? — спрашивает он. — Бакуриани. Это такая красотища…
— Значит, подслушиваешь? — перебивает Артем.
— Вы б орали громче! — злится Борька. — Больно мне надо подслушивать! Слышал, а не подслушивал!
Артем молчит. Умолкает и Борька. Они долго едят в тишине.
— Ведь не за Америку я буду выступать. Своя же команда, советская…
— Только не институтская, а «Трудовых резервов»! — весь кипя, подсказывает Борька.
Надо же! Артем, его замечательный Артем, будто наизусть зазубрил слова того жулика с кисточкой. И теперь кроет ими, как собственными.
— И Кавказ я давно хочу посмотреть, — говорит Артем. — А тут такой случай…
Борька молчит. Много мог бы он сказать брату. Но к чему говорить, когда тебе тринадцать, а брату двадцать?! Разве послушает? Взрослые — они всегда уверены, что во всем правы…
И все-таки Борька попробовал. Когда Артем уходит в свою комнату, он бросается к брату, обнимает за шею и горячо шепчет:
— Ну, не надо! Останься! Это же обман!
Артем отстраняет его.
— Мал ты, Щолазик! — спокойно говорит он. — И многого не понимаешь. А жизнь штука сложная!..
Да, жизнь — сложная штука, это Борька уже почувствовал. Как же так получается: Артем, тот самый Артем, который до вчерашнего дня был для него самым родным, самым честным, самым прямым, самым уважаемым человеком, вдруг оказался обманщиком?!
И зачем Артему эго жульничество? Прокатиться на Кавказ? Подумаешь! Подождал бы и со своей командой куда-нибудь махнул. Вон в прошлом году ездили же они в Москву.
«Это, наверно, и есть легкомыслие, думает Борька. — Артем — легкомысленный, факт. Отец сколько раз ему твердил — не доведет тебя легкомыслие до добра. Так и есть!»
У Борьки еще теплится надежда: а вдруг все сорвется?! Очень даже может быть! Отменят состязания. Или команда «Трудовых резервов» почему-то не сможет ехать. Или окажется, что этот жук с кисточкой набрехал…
Но назавтра Артем рано утром уезжает в город, возвращается под вечер и сразу вытаскивает чемодан. Укладывает туда свой синий свитер, брюки со штрипками — у всех прыгунов такие, вязаную шапочку с помпоном, как у малышей.
Потом долго и придирчиво осматривает лыжи, свои чудесные лыжи из редкого, особо прочного дерева — гикори. Заботливо проверяет Артем крепления на каждой лыже, специальные горнолыжные крепления, сверкающие сталью пружин и зажимов. Потом так же дотошно ощупывает, чистит свои крепкие прыжковые ботинки.
Борька очень любит помогать брату перед состязаниями. Но сегодня у него нет сил смотреть на эти сборы.
«Ты еще понюхай, полижи!» — зло думает он, глядя, как брат ласково проводит рукой по скользящим поверхностям лыж.
А когда Артем бритвенным лезвием соскабливает старый лак и наждачной бумагой тщательно шлифует лыжи, Борька не выдерживает. Обычно он сам, правда, под пристальным наблюдением Артема драил лыжи наждаком, а тут…
Борька чувствует, что сейчас он или заплачет, или насмерть разругается с Артемом. И он уходит. Уходит на весь вечер к приятелю. Пусть Артем собирается без него. И уезжает без него.
Пусть…
На улицах сумерки. Тихие, стоят вдоль заборов шеренги стройных сосен. В садах торчат корявые, будто и сломанные, ветки яблонь. А небо опустилось так низко — кажется, висит на макушках сосен.
Шагая по улицам, Борька думает: да, сложная штука — жизнь. Вот уезжает Артем, и — хоть лопни! — никак не отговорить его. А ведь нельзя ехать, нельзя! Сам потом пожалеет, да будет поздно…
Сказать отцу? Пусть воздействует? Нет, отец не станет вмешиваться: Артем, мол, уже взрослый, сам знает, что делает.
Как удержать Артема? Как?
Да, сложная штука — жизнь.
Борька вдруг замечает, что, шагая, он теребит ухо, как Артем, и с досадой отдергивает руку. Вот еще, научился!
Но что делать?
Мчаться на вокзал, перехватить там Артема? Все одно не послушается… Поехать в институт, где учится Артем? Ну, и что? Да и нет там никого — вечер уже…
И вдруг Борьку осеняет. Письмо! Написать туда, на Кавказ… И все-все рассказать. Пусть там разберутся. Не допустят Артема к состязаниям. И этому, с кисточкой, всыпят.
Идея нравится Борьке. Но, поразмыслив, он начинает колебаться. Это ведь вроде кляузы. Или доноса… И на кого? На собственного брата, родного брата!