«На том месте, где сейчас стоит садовый домик, находился мой маленький садик, Биндшедлер, а в нем малина, клубника, астры, морковка. Особенно меня интересовала клубника. Она казалась мне чем-то чужеродным, чем-то из доисторических времен. Там я проводил эксперименты, ботанические эксперименты, обреченные на неудачу. В мой садик однажды забрела курица. Я пытался курицу прогнать. Курица вспорхнула, натолкнулась на проволочную сетку, упала, да так и осталась лежать, видимо, стала жертвой сердечного приступа. Так что мои контакты с курами отягчены муками совести», — подытожил Баур.
Теневая завеса над южными склонами Юры сгустилась, небо на западе поблекло, бывшее имение Анны стало темнее.
Я сказал Бауру, что мне только что пришло на ум слово Араканга, он знает, это зоопарк на Унтерфюрунгсштрассе, семнадцать, в Ольтене. Мне пришло в голову: бывают же такие роскошные слова: вот эта Араканга, к примеру, или — Бородино.
Было, как я уже сказал, очень прохладно. Пошли в дом, чтобы на втором этаже поужинать: рис с шампиньонами, зеленый салат. Гостиная была обшита деревом. К западной стенке лепилась скромная книжная полка. В проеме между окнами висела «Девочка на красном фоне» Анкера[4] (разумеется, репродукция). Офорты с изображением трав и пейзажей украшали остальные стены.
На десерт подали кофе и печенье. Баур сказал, что раньше он был заядлым курильщиком. С двадцати четырех лет он больше не курит — по случайному совпадению ровно столько же лет, сколько он дымил как паровоз. Он считает, что курение сжигает духовную энергию. Кстати, именно в этой комнате лежала Лина, жена Филиппа, когда у нее был туберкулезный менингит, и она выздоровела.
Над полями и угодьями между тем наступила ночь. Уже замерцали отдельные звезды. Серп луны висел прямо над Амрайном, где все слышнее громыхал карнавал: шутихи, гудки, сигналы трубы, беспорядочный барабанный бой.
Я подумал о Филиппе — и о вопросах, которые хотел бы задать.
Поблагодарил Катарину, собрался было спуститься вниз, но взгляд упал на один из офортов с изображением горы, цветной офорт, Баур, видимо, тоже обратил на него внимание, потому что тут же ни с того ни с сего подошел ко мне и сказал: «Завтра вечером именно здесь — причем топографически изображение не очень точное — будут праздновать День солнцестояния. На гребне этой горы зажгут огни, точно не менее пятидесяти, а у подножия будут запускать ракеты, чтобы в ночном небе распустились хризантемы, японские вишни (все в цвету, конечно), целые сады. А вот оттуда, — и он указал на место правее офорта, — другой такой же клуб будет стараться запустить в небо свои огненные сады, тоже с помощью фейерверка, внизу границу обозначат горящими кострами. Раньше этот праздник солнца праздновали каждый год, и всегда в карнавальное воскресенье по старому календарю, в восемь вечера, открывался он выстрелами из ракетниц. Это очень известная церемония. И тебе, Биндшедлер, думаю, понятно, что с годами, по прошествии десятилетий, она слилась воедино с религией, с карнавалом, с танцами инквильского гимнастического общества, которые исполнялись каждый раз на площади перед красной гостиницей — все эти индейские, негритянские и цыганские танцы. И если в течение года вам доведется увидеть замок Бехбург, то нередко вместе с ним вы видите хризантемы и огненные сады, и именно в тех местах исполняются упомянутые танцы».
Баур надел очки, показал пальцем на какую-то точку на офорте со словами: «Видишь, вот Амрайнская церковь. Это южный склон Юрского массива. Правда, замок Бехбург уже не так выглядит. Вот эта башня еще стоит, и та — тоже, но строения между ними уже разрушились, только фасады остались, а за ними ничего нет. На их месте сейчас висячий сад, и позади него старые каштаны, они хорошо видны.
4
Альберт Анкер (1831–1910) — швейцарский живописец, прославившийся в первую очередь отображением сельской жизни.