Дородный инспектор надел фуражку, лежавшую у него на заднем сиденье, и, выйдя из машины, деловито направился к Баклажанову. Дабы избежать ненужных сопливых прелюдий, Борух сразу протянул ему документы.
– Добрый день, Борух Борисович! – сказал инспектор, глянув в документы.
– Есть у меня предчувствие, что день этот для меня уже не добрый, а добрый для Вас, – усмехнувшись, ответил Баклажанов, глядя в лицо «гаишнику», явно испытывавшему денежную нужду.
– Да какой там, Борисыч, не поверишь – крохи собираем! – засмеялся тот в ответ, блеснув парой золотых зубов.
– Полагаю, Вас не святым духом сюда принесло, наблюдали же за мной откуда-то и ситуацию видели? – начал, было, Борух, несколько изменив себе, поскольку задушевных бесед с такими «погонами» никогда не вел.
– Я видел, что Вы нарушили действие запрещающего знака – вот что я видел! – сухо сказал инспектор.
Говорил он долго и с огоньком, ссылаясь на нужные положения правил, дабы придать больше веса своей педагогической тираде. «Знатный ритор – складно звонит. Ему б в телевизор», – подумал Борух. Было видно, что «гаишник» мялся, как-то особенно оценивающе изучая автомобиль Баклажанова, словно в ожидании «чего-то», видимо, хорошей погоды, хотя она и без того с утра выдалась солнечной. Баклажанов с юных лет был неплохим переговорщиком и решал иной раз, казалось бы, нерешаемое. Он видел людей и ко многим мог найти ключи, но в той ситуации не имел ни малейшего желания делать этого, ибо факт нарушения был на лицо, но его суть лежала на поверхности и была очевидна не только Боруху.
«Откуда вы только такие беретесь? – думал Баклажанов, глядя на распинавшегося «гаишника». – Что-то с вами явно не то. Из всех людских ремесел вы выбрали именно это, наперед зная, что будете играть на людских слабостях, прикрываясь погонами, словно мамкиной юбкой. Ей Богу, воры честнее – любят медок, но и холодок с пониманием принимают. Нет, не то что-то с вами…изначально…с рождения».
Инспектор был непреклонен, видимо, выполняя какие-то негласные внутренние служебные разнарядки и продолжая доказывать Баклажанову очевидные вещи. Борух же был в своих мыслях и слушал его в полуха.
– Была ли у Вас мать? – оборвал тогда его Баклажанов, казалось бы, простым вопросом.
«Гаишник» потемнел и, постояв немного в задумчивости, пошел выписывать протокол.
Борух ехал в город в раздумьях. Кем же был каждый из них в той простой ситуации, от которой ничего не зависело – человеком или физическим лицом? Где та тонкая грань между справедливостью, к которой люди стремятся по людским законам и законностью, которая часто превращает их в физлиц? Вновь перед его глазами всплывали жизненные весы. Чаши их мерно раскачивались в поиске равновесия.
«Равновесие». Интересное слово, – думал Баклажанов. – В равенстве весов есть какая-то справедливость, как в поединке двух бойцов одной категории. Где-то перегруз – и все конструкции рушатся в одночасье. Определенно, интересное слово. Далеко пойдет».
Социобар «Эпатажник» и его обитатели
Лето в тот год выдалось жарким, но день постепенно клонился к закату, даря долгожданную прохладу. Идти никуда не хотелось, и Баклажанов сидел перед телевизором, беспутно переключая каналы. В голове у него вертелся очередной проект, и он мучительно взвешивал все «за» и «против». «Надо бы пройтись!» – подумал Борух в надежде на свежие мысли.
Обычно для умственного моциона он ездил на залив, но в тот день уже выпил и решил прогуляться пешком. Опрокинув крайний бокал коньяка и закусив китайской грушей, он выключил телевизор, бросил пульт и, надев костюм, вышел на улицу.
Это был сезон отпусков, народу было мало, да и сам Борух недавно прилетел с морей. Шел он не спеша тихими улочками по направлению к парку, где планировал приземлиться на лавочке для финального мозгового штурма.
– Баклажанов! – вдруг послышалось сзади.
Борух обернулся и увидел подъезжавшее такси. Из машины вышла молодая женщина и с улыбкой направилась к нему. Это была Инка. Они с детства жили по соседству и были в прекрасных отношениях. Когда Господь раздавал длинные ноги и пышный бюст, она стояла в нужных очередях и, урвав всего себе сполна, следила за этим крайне трепетно. Инна была хороша собой и на каблуках была чуть выше Боруха. В ранней юности она победила в конкурсе красоты и даже работала по контракту в одном европейском модном доме. Она была образована и мудра, что в сочетании с внешними данными производило эффект крайне притягательный для противоположного пола. Она любила мужчин, и они отвечали ей взаимностью, но в ней не было того цинизма, тех хищных приемов и вопросов издалека, столь характерных для бесконечной серой массы клубных светских львиц. На тот момент Инна была разведена и наслаждалась жизнью свободной женщины. Одета она была по-вечернему элегантно и, судя по всему, куда-то направлялась.