Григорий Александрович Печорин. «Герой нашего времени»
Произведения Лермонтова всегда были и останутся одним из основных столпов преподавания русской литературы в средней школе. Баклажанов был более равнодушен к поэтической составляющей, куда больше его привлекала проза. «Героя нашего времени» он перечитывал неоднократно, и с возрастом мало-помалу приходило все более глубокое понимание романа и главного героя. Из школьных лет Печорин вспоминался Боруху беспечным праздным дворянином, цинично противопоставлявшим себя обществу, и даже чем-то напоминал пушкинского Онегина. Вполне вероятно, что задачей образования того времени и было поставить на Печорине типично советский штамп барина-тунеядца, сознательно выдвигая в авангард лишь отрицательное. Эта задача была выполнена в полной мере, но чтобы докопаться до сути, всегда необходимо начинать с вопроса «почему?». Вопроса этого советское образование не ставило, а, стало быть, и ответа найдено не было.
Более глубоко Баклажанов начал анализировать главного героя лишь годы спустя, перечитывая роман вновь и вновь. Надо сказать, что Лермонтов пошел значительно дальше Пушкина, напитавшись от него всем чем можно, и выдавал мысли и идеи, которые рвут на молекулы весь отечественный интеллектуальный планктон и по сей день. Герои Лермонтова многограннее и несут в себе груз психологизма в отличие от легкого флера героев его предшественника. Поднимаемые же вопросы куда глубже и, размышляя над ними, у Боруха с трудом укладывалось в голове, как нужно было жить, чтобы прийти к пониманию чуть за 20, а к 26 годам уже положить это на бумагу, когда сам Баклажанов понял это ближе к 40. Правда, ходили слухи, что жизнь тогда текла быстрее, и возразить на это Боруху было нечем.
Знаете, зачастую человека можно узнать по одному поступку, а суть произведения понять по паре цитат. «Может быть, некоторые читатели захотят узнать мое мнение о характере Печорина? – Мой ответ – заглавие этой книги. – «Да это злая ирония!» – скажут они. – Не знаю», – значилось в конце предисловия к журналу Григория Печорина и являлось цитатой первой. Второй же была краткая выдержка из «Княжны Мери»: «Пробегаю в памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? Для какой цели я родился… А верно она существовала, и верно было мне назначенье высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные; но я не угадал этого назначенья, я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден, как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений, лучший свет жизни».
Печорину было дано многое. Дворянский титул давал ему возможность не думать о деньгах и заниматься формированием себя вне мыслей о хлебе насущном. От природы он был недурен собой, эффектно одевался и приятно пах, чем и нравился светским красавицам, которые, впрочем, быстро ему наскучили. Надоели ему и науки, ибо «ни слава, ни счастье от них не зависят нисколько, потому что самые счастливые люди – невежды, а слава – удача, и чтоб добиться ее, надо только быть ловким». Он был подобен второкласснику-гению на математике, сдававшему в конце урока учителю тетрадь с рисунками машинок и цветов вместо ответов на контрольную. Одноклассники смеялись над ним, но он был им не ровней, поскольку уже тогда в голове его роилось что-то масштабное, а окружающее лишь нагоняло скуку.
Печорин перепробовал и понял многое, сформировав в итоге из себя цельную и подлинно горизонтальную личность, и был определенно героем своего времени, опередив его, но найти применения этому так и не смог. Виной ли тому были завышенная самооценка или слишком высокая заявленная жизненная планка с одновременным отсутствием рычагов для реализации этого в обществе – Бог его знает, но он сдался и сдался безвольно, распылив себя впустую. Но, отматывая назад, цель-то была, была та жажда, на которую просто не нашлось воды, а значит, были и потребности, которыми живет даже законченный скептик и мракодумец.
«Потребность». Слово какое-то с душком – так и отдает животным эгоизмом. Хотя смотря как разложить», – подумал в свое время Абрахам Маслоу и, встав с дивана, разложил все глобально на две группы. Первичные (врожденные) потребности он разделял на физиологические (потребность в еде, сне и размножении) и экзистенциональные (защищенность и некая уверенность в светлом «завтра»). По сути их можно было назвать и полуживотными. Именно на них обрывались все жизненные чаяния жертв «Эпатажника», захватывая разве что малую толику потребностей вторичных (приобретенных), отражающих уже духовную сторону человеческой натуры. Они, в свою очередь, уже подразделялись на социальные (потребность в общении, дружбе и любви) и престижные (потребность в общественном уважении и признании, а стало быть, и в социальном статусе). Это все, пожалуй, были потребности полковничьи, но многие метят и в генералы.