Том, если люди решат, что вам конец, то вы и вправду покойник.
Вам нужно развернуть волну протестов, Том. Дети больны раком. В прессе за их лицами стоит ваше.
Мой кукольный театр по пропихиванию его в губернаторы теперь оборачивается ебучим референдумом обо мне.
– Итак, вы придете на дачу показаний?
– Ты мне скажи, я приду?
Некоторые считают татуировки символом веры. Или, может, я просто думал, что выглядит круто.
– Это его подпись или нет?
– Если он это подписывал – полагаю, его.
– Не знаю. может, они и правы.
– Сэр?
– Люди за окном. Не в их оценках, но.
– Да, сэр?
– Но в выборе момента! Приходит время спросить себя «Зачем? Стоит ли оно того?» Да, может, вот так и происходит подсчет того, что пришло время заняться чем-то еще. Покинуть пост.
Мы в паршивой ситуации, Том, и обычных жестов доброй воли будет недостаточно. Ни налоговые скидки, ни помилования, ни посадка деревьев на ебучей свалке отходов!
Я ценю вашу озабоченность, но я никогда не считал панику надежной политикой.
– Пресловутый Сэм Миллер! Рад познакомиться, сынок.
– Мы знакомились на прошлогоднем ужине Национального Фонда Печати.
– И скорее всего я был достаточно пьян, чтобы его высидеть.
– А с чего вы взяли, что я хочу быть редактором?
– Кроме того, что ты настолько зелен, чтобы задавать такие риторические вопросы?
Подумай, сынок, что лучше: целиться оттуда из рогатки, или отсюда из пушки? Лучшие возможности позволяют дать бой посерьезнее.
– Если уж делать, то делать уж правильно и с нуля.
– Тогда нужно придерживаться трех базовых стержней американской политики: деньги, сила и нейтрализация врагов.
– Послание, проще говоря.
– Поэтично, но вряд ли это выигрышная стратегия.
Я хочу, чтобы ты сказал мне сейчас, что так же твердо намерен посадить меня в кресло мера, как вытряхнуть их него Кейна.
– Ну и местечко для встречи!
– Оно должно быть таким, куда никто не забредает. Ты бы ночью сюда сунулся?
– Вы всегда верите тому, что слышите?
– Если верите вы. А вы верите?
Тряхни яблоньку, гнилые и упадут.
Сядь!
Я тебя уже спрашивал, знаешь ли ты, кто я, блядь, такой. Сейчас, в этот самый момент, я для тебя ангел очень хуевой смерти, и следующие несколько минут станут для тебя вечными муками ада, если ты не скажешь то, что мне нужно знать.
Кивни!
Хочешь поиграть? Ну, давай, блядь, поиграем. Как же это мелко, как плоско, как, на хуй, дешево! Ты хоть понимаешь, что твою тщетную попытку неповиновения едва заметили? И для чего?! Заполнить свою незаурядную ничтожную жизнь хоть каким-то смыслом, хочешь что-то чувствовать – в этом дело? Что ты нужна! Достойна! Что ты, блядь, что-то значишь! Не значишь.
Нихуя ты не значишь.
Какое бы место ты не занимала, тебе его дали другие, те из нас, кто создает, кто значит! И ты это знаешь, это твое бремя. Навсегда твое бремя! Как бы ты ни старалась, сколько бы жалких жертв ты ни принесла, как бы не лезла из кожи вон, ты знаешь, что всегда будет чья-то рука, с которой ты ешь. Потому что вот, кто ты такая, кем всегда будешь – зависимой. А теперь у тебя появилась мыслишка стать зависимой от других. Как невыносимо предсказуемо!
Ну что ж, вперед! Но прежде чем ты отсюда выйдешь, ты назовешь имена.
На меня смотри!
Город ждет, что тот, у кого хватит смелости, выйдет и возьмет все на себя.
Будешь держать все яйца в одной корзине, и они наверняка протухнут быстрее, чем ты думаешь.
Я не часто в библию заглядываю, сама знаешь, но нет ли там чего-нибудь про то, что иногда приходит время жрать дерьмо и жалеть о том, что в первый раз ты не поступил иначе?
– Нужен железный хребет, чтобы делать дела в этом городе, и делать их, как надо.