— Я курила такие сигареты со своей бабушкой, — ответила я, держа сигарету между изящными пальцами с идеально накрашенными ногтями.
Пепел падал на тарелку, но меня уже не интересовала еда. Я мечтала о сигарете неделями. Стресс съедал меня, а сигарета всегда успокаивала.
— Знаешь, за все годы, что прожила моя бабушка, она никогда не покупала сигареты, ее всегда кто-то угощал.
— Ох, мы все любим угощения, — сказал он, и я рассмеялась.
— Я люблю курить. Знаю, что люди сейчас так не говорят, но я обожаю курить, — сказала я, сняв каблуки.
— Нас стыдят за то, кто мы есть, Ариэль. Но я не позволю этому повлиять на нас, — сказал он, глядя на меня, выражение его лица изменилось, словно он что-то задумал, и я посмотрела на него в недоумении. Как вдруг он отодвинул стул и встал на него, широко раскидывая руки, прежде чем закричать:
— Я люблю курить! Слышишь меня, мир? Я люблю курить! И Даралис тоже! Так что перестаньте нас стыдить!
Не удержавшись, я громко засмеялась, пока все за столом закатывали глаза или бросали язвительные комментарии в сторону Валентино. Мне было всё равно. Я смеялась так громко, как не смеялась уже давно. Валентино смотрел на меня сверху вниз, всё еще стоя на стуле. Я же смотрела на него с широкой улыбкой.
— Никогда не позволю им сломить себя, — произнес он тише.
Его слова, словно стихи, обволакивали меня теплом.
— Никогда не позволю им сломить тебя, — повторил он, прежде чем взять сигарету и сделать очередную затяжку.
Спрыгнув со стула, он облокотился о стол вместо того, чтобы сесть и посмотрел на меня.
— Ты — поэзия, — произнесла я, не желая объяснять ему, почему он был таким в моих глазах. Мужчина с холодным взглядом и наглой улыбкой, голосом джазового певца и внешностью актера с грубым поведением. Он был поэзией.
Я сидела напротив Массимилиано, внимательно наблюдая за каждым его движением. В салоне частного...
Я сидела напротив Массимилиано, внимательно наблюдая за каждым его движением. В салоне частного самолета царила тишина, которую нарушал лишь шелест газеты и тихий звон чайной ложечки, размешивающей травяной чай.
Массимилиано интриговал меня больше всего на свете. Он сидел, легко закинув ногу на ногу, и молча занимался своими обычными утренними делами. Оторвав от него взгляд, я окинула взглядом салон: роскошный интерьер частного самолета, безупречная команда стюардесс, готовых выполнить любой каприз.
Он, несомненно, был богат, но его жизнь оставалась для меня загадкой. Я чувствовала, что между нами пропасть, которую я не могла преодолеть. Он был словно закрытая книга, и я никак не могла разгадать его тайны. Наконец, решившись, я начала:
— Массимилиано, — неуверенно произнесла я.
Его взгляд от газеты медленно переместился на меня.
— Мы можем поговорить? — спросила я, теребя край юбки.
Он не произнес ни слова, но аккуратно сложил газету и положил ее рядом. Затем поднес чашку чая к губам, делая неспешный глоток, словно говоря: «Я весь твой, поэт».
— Знаю, сейчас неподходящий момент для серьезного разговора, но мы одни... и я просто хочу узнать тебя получше, — я прикусила внутреннюю сторону щеки. — Во-первых, ты невероятно богат. Настолько, что я даже не представляла, что такое может быть. Во-вторых, тебя постоянно окружают странные мужчины. Массимилиано... Я знаю, есть такое правило «никогда не спрашивай мужчину, откуда у него деньги», но плевать я хотела на него. Мил, чем ты на самом деле занимаешься? — аккуратно закончила я, выгнув бровь, надеясь наконец-то получить хоть какой-то ответ.
Он допил чай, и я не знаю, как стюардесса об этом узнала, но одна из них подлетела к нему со скоростью света, забрала у него чашку и молча, также быстро, как и появилась исчезла. Массимилиано достал из кармана свою золотую монету и начал крутить ее между пальцами.
— Я бизнесмен, поэт.
— Бизнесмен? — повторила я, вопросительно изогнув бровь, на что он тихо рассмеялся.
— Я глава организации. Глава семьи Эспозито и всех наших предприятий. У меня много имен, некоторые называют меня Сатаной, другие — отродьем, третьи — убийцей, некоторые — Божьим оком, но я предпочитаю — Дон. Дон преступного клана Эспозито, — спокойно объяснил он, не отрывая своих серебристых глаз от моих. В его голосе не было ни юмора, ни каких-либо других эмоций — чего в принципе и следовало ожидать.
Я на мгновение замолчала, пытаясь переварить сказанные им слова.
— П… подожди, подожди. Преступный клан? — я наклонилась ближе, понизив голос до шепота: — Ты в ма-ма-мафии? — испугано спросила, смотря на него широко раскрытыми глазами.