За порогом покоев Джиреллу ожидали еще шестеро папских стражников, хотя ни один из них не казался столь свиреп, сколь сестра Вора. Шестерка разделилась и взяла женщин в кольцо, трое встали в авангарде, остальные замыкали шествие, держась практически впритык. В их окружении Джирелла чувствовала себя не просто защищенной, она чувствовала себя уважаемой - точно владычица королевства вышла осмотреть свои владения.
В дневное время замок Диадемы немногим отличался от ночного. По какому бы проходу ни шли, будь то узкий с тесный переулочек, или широкий с большой зал, в нем отсутствовали окна, сквозь которые поступавший солнечный свет контрастировал бы с призрачно-голубым светом едва горевшего, колеблющегося пламени светильников, выступающих из каменных стен. Провожатай объяснил Джирелле, что эти вечные огни подпитывались от паров, поднимающихся из недр горы, потому папский дворец никогда не видел тьмы. И не увидит до Дня Становления. В пещерном воздухе в основном витал пряный аромат благовоний и только лишь единожды пахнуло лошадьми.
— Имперцы! — ахнула Джирелла, и только сейчас заметила, что возвышается над пропастью в несколько сот футов.
Они уже вышли из коридора и теперь их путь пролегал по каменному мосту, переброшенному через огромную площадь - плац, далеко внизу кишмя кишевший неисчислимыми солдатами в грозных багряных плащах. От такой высоты и уязвимости у Джиреллы закружилась голова, пусть даже и стояла за высокими резными перилами.
— Все мы - имперцы, мэм, — сказала сестра Вора. — Или, по крайней мере, снова станем ими. Сразу по завершении Совета Диадемы.
— Да, ну, ты меня поняла, — лениво бросила Джирелла, решив доработать свое притворство: стоическая, пресыщенная, нисколечки не нервная и не наивная. Она взялась за перила и, разглядывая собранное войско, подавила ребячий порыв плюнуть вниз: в монастыре плевать в горгульи из окна дормитория, являло собой высокое искусство. Тоном, который, как она надеялась, должен был прозвучать крайне внушительно-зловещим, она произнесла: — Если королева Индсорит считает, что в праве хозяйничать в нашем замке только потому, что вернулась в Самот, она сильно ошибается.
— Да укажет Падшая Матерь путь истинный все тем, кто сбился с него, пока еще не поздно, — согласилась сестра Вора. Вновь двинувшись ускоренным шагом по мосту, она оглянулась на Джиреллу: — Вы видели черепа, мэм? Над входом в Багряный тронный зал?
— Еще не успела, — легко и не принужденно ответила Джирелла, подозревая, что анафема потешается над ее неведением.
— В первый год пребывания королевы Индсорит на Багряном троне, на нее покушались десятки раз, и она самолично расправилась с каждым убийцей, после чего обрамила их черепами вход.
— Не мудрено, что она провозгласила Змеиный Круг новой столицей и бежала туда со своим двором! — Джирелла была довольная собой, поскольку припомнила событие, кое можно приравнять к древним мифам. — Должно быть, уразумела, что править ей недолго, если останется в Самоте, где вера сильнее страха.
Прогремел колокольный звон, который просто потряс Джиреллу. Посмотрев наверх, она увидела колокол размером с деревенскую церковь, высоко подвешенный над обширной площадью.
— Объявлен перерыв Совета Диадемы. — Сквозь отголоски перезвона Джирелла едва расслышала мягкий голос сестры Воры. Взгляд анафемы был устремлен в то же небо, что и взгляд ее чисторожденной спутницы. — Война окончена. Самот снова стал столицей провинции Багряной империи, а королева Индсорит снова станет повелевать с Диадемы.
— Бок о бок с Черным Папой, — добавила Джирелла. — Мой дяд... его всемилость сказал мне, что Черный Папа будет править подле Багряной королевы.
— А мне он сказал, проследить за тем, чтобы вы попали в цирюльню раньше него, — сказала сестра Вора, глядя сверху на нее. — Так предпочтете бежать сами, мэм, или мне взять вас на руки?
Падшая Матерь желала своим чисторожденным детям всяческого счастья, что им удастся вырвать у своей немилосердной жизни, и посему Джирелла предпочла бежать самой, пусть и гордость не противилась тому, чтобы ее обладательницу несли на руках, словно ребенка. Бег в монастыре настрого возбранялся, стало быть, девчонки нарушали запрет при первой же возможности. Все, кроме Джиреллы.
Впрочем, сейчас она сносно скользила по отполированному полу в своей мягкой новенькой выворотной обувке, волосы развевались подобно знамени, ибо мчались они во весь опор, стремясь нагнать потерянное время. Духовенство, как и стража равно бросались врассыпную, дабы убраться с дороги, и Джирелла подозревала, что такое поведение больше связано с возглавлявшей шествие здоровенной боевой монахиней, нежели с чем-то еще. Что эти ворчуны в рясах и ленивцы в латах подумали бы, если б узнали, что девчушка, коя проносилась мимо, придерживая свои юбки, на этой неделе встанет у Ониксовой Кафедры?