— Да, матушка, — обречённо вздохнула Идана, поглядела на часы над столом. — Не волнуйтесь, я не уроню фамильную честь, — слабо улыбнулась она ещё одной давней семейной шутке. — А чем мы обязаны такому визиту? Надеюсь, фабрика…
— О нет, не волнуйся, с делами фабрики это никак не связано, а если и связано, то вряд ли это грозит какими-то неприятностями. Тон письма явно благосклонный, да и его появление к ужину — хороший знак, сама понимаешь. Хотя я заинтригована, потому что оно сопровождается настойчивой просьбой не распространяться об этом визите и исключить присутствие посторонних. Отец обещал успеть к ужину. Надеюсь, что он не отвлечётся на очередной свой конструкт и не забудет о семье. Ида, милая, надень бирюзовое платье, оно очень тебе к лицу. Я через полчаса пришлю в твою комнату горничную.
— Хорошо, матушка, — вновь обречённо вздохнула Идана и, бросив последний тоскливый взгляд на разложенные чертежи, поднялась из-за стола. — Приму пока ванну.
Предлагать горничную прямо сейчас Анина, конечно, не стала. Она знала отношение дочери к подобному, поэтому просто поцеловала свою девочку в висок и попрощалась с ней до ужина.
Бойкая, уверенная в себе и смешливая, Ида последние семь лет старалась не раздеваться при горничных, и у неё имелся для этого весомый повод, о котором в семье тактично помалкивали. Поначалу она сильно смущалась, чему способствовала и реакция пугающихся девушек, а потом уже просто привыкла.
Восемь лет назад очаровательная дебютантка и завидная невеста Идана Морнхут сломала себе жизнь. С посторонней помощью, но, по совести, винить в этом стоило только себя, чем Ида в первое время и занималась. Недолго; лёгкий и боевой характер не позволил долго придаваться унынию даже по серьёзному поводу, а всё остальное сделала безоговорочная поддержка семьи.
Первый год был самым сложным, а потом Идана научилась с улыбкой встречать насмешки, научилась получать удовольствие от пикировок и эпатирования общества, почти ни о чём не жалела и любила свою нынешнюю жизнь. Однако горничные в её ванную больше не допускались.
Восемь лет назад Идана Морнхут имела глупость влюбиться в прохиндея. Она, как это свойственно горячей юности, отказывалась внимать увещеваниям родителей и попросту не слышала всего того, что говорили о предмете её восхищения, полагая всё это если не ложью, то как минимум зашоренностью и занудством чрезмерно заботливых родителей. При этом девушкой она была сообразительной, но, на собственную беду, проявила это качество совсем не там, где стоило бы. Ида сделала вид, что послушалась, а сама научилась ловко скрывать развивающийся роман.
И вскоре согласилась на побег.
Конечно, возлюбленный обещал жениться, иначе Идане хватило бы благоразумия отказаться. Но обещать — не значит сделать, и честь её оказалась безвозвратно погублена, потому что до женитьбы дело не дошло. Ни сразу, ни после, когда беглянку отыскала родня: мерзавец словно в воду канул.
И правильно сделал, потому что неизвестно, как бы с ним разобрались старшие братья девушки. И дело было не только в её репутации.
Увы, потеряв честь, Ида ко всему прочему умудрилась во время побега неудачно упасть с лошади и повредить при этом ногу. У её «возлюбленного» не было денег на мобиль, даже наёмный, по железной дороге они бы далеко не убежали, а в седле Идана держалась очень плохо.
Трагедия произошла на малоезжей дороге вблизи крошечной деревушки, в которой имелась всего одна паршивая дешёвая гостиница, а приличного врача не было на два десятка миль вокруг. Из всей медицинской помощи в деревне имелась только подслеповатая бабка со своими травами и её маковая вода. «Возлюбленный» бросил девушку в этой гостинице и якобы отправился за врачом, но, конечно, никого не привёл.
Когда на след Иданы вышли, и в гостиницу примчался её старший брат, Волдо, Ида горела в лихорадке и вообще не понимала, где находится и что происходит. За ней ходила одна из сердобольных подавальщиц, и только благодаря ей фройляйн Морнхут не смыла свой позор смертью, как было принято в древние времена.
Поначалу она даже жалела, что этого не случилось. Когда Волдо привёз её домой, диагноз семейного врача оказался суров и однозначен: гангрена. И, кроме чести, Идана лишилась левой ноги до коленного сустава.
На её счастье, отец, Адарик Морнхут, талантливый техномаг, всю свою жизнь посвятил как раз совмещению живой и механической плоти, и для дочери он создал шедевр. Протез прижился быстро и легко, слушался как живой и весил почти столько же, сколько нормальная нога, и Ида о нём частенько даже забывала. Она не то что уверенно ходить — бегать могла. Но для высшего света такой изъян по значимости вполне мог потягаться с утратой девичьей чести.