Выбрать главу

Сны отпали. Случайный поиск достойного сомирянина во дворах и на улицах был признан пустой затеей. Сочеловека надо было искать в местах, где умные люди сосредоточены компактно. Рассудив, что это могут быть разного рода кружки по интересам, куда не заставляют ходить всех, как в школу, но куда ходят по собственному желанию — желанию получать знания, характерному, как я думал, только для умных людей, я стал выбирать кружок. Вспомнив из книжек и разговоров, что игрой для умных считаются шахматы, я записался в кружок шахматной игры. Я читывал до того книги знаменитых гроссмейстеров и о них, и шахматисты казались мне совершенно подходящей средой для полноценного человеческого общения. В кружке, едва я вошёл и сказал руководителю о своём желании записаться, меня сразу усадили за доску с каким-то мальчиком, поставили рядом шахматные часы и скомандовали старт. Я никогда раньше не играл с часами, и спешка ассоциировалась у меня скорее с бегом или плаванием, но не с шахматами. Игра в шахматы всегда раньше сопровождалась чашкой крепкого кофе и неспешной беседой о политике, о школе, о жизни вообще. Я попытался говорить и здесь, но меня строго окликнули и попросили не отвлекать противника. Такая игра была скучна и неинтересна. Я быстро выиграл и предложил разобрать партию, но передо мной уже посадили нового мальчика, и он уже сделал первый ход. Разговаривать он тоже был не намерен. Раздражал стоящий в помещении звук, похожий на звук конвеера на пивзаводе или на машинописное бюро: это несколько десятков рук ежесекундно опускались на кнопки шахматных часов. И это вместо доброго фокстрота в исполнении Арти Шоу с оркестром или танго «Сердце» Дунаевского с румынской пластинки. Я опять выиграл. Меня пересадили за другой стол, я выиграл. Ещё за один. Снова. Не только звук походил здесь на конвеер. Часа через полтора со мной за одну доску сел руководитель кружка и предложил сыграть блиц. Блиц я раньше тоже никогда не играл. В блице даже двигать рукой надо было быстрее, чем я привык думать и видеть. Сделав в этой, неоправданной, по моему глубокому убеждению, никакими объективными условиями, спешке несколько невероятно глупых ходов, я быстро проиграл. Я ещё не понял этого, а руководитель уже опять расставлял фигуры. Проиграв ему ещё два раза, я снова оказался за столом с каким-то мальчиком, у которого снова выиграл, не сумев обмолвиться с ним ни словом. Партнёра сменили. Блиц. Проиграл. Ещё блиц. Проиграл снова. Ещё один блиц. Выиграл. Втянувшись в этот безумный конвеер игр, я отключил большую часть сознания, всё то, что отвечало за восприятие красоты и беспокойство за судьбы мира, я оставил только счётно-запоминающую часть себя. Я стал арифмометром «Феликс-М». Пошли только блицы. Я проигрывал и выигрывал через раз. Минут через сорок начал больше выигрывать. За всё это время я не узнал даже имени ни одного из партнёров. Не представился и руководитель. Шлёпая с силой по кнопке и переставляя фигуры быстрее, чем я обычно откликался на третье повторение кем-нибудь моего имени, я ждал окончания отведённого под игру времени, чтобы попытаться с кем-нибудь всё-таки познакомиться и поговорить. Не удалось. То есть, познакомиться удалось, но все слова всех, с кем удалось познакомиться на этой чесс-фабрике в этот день и за несколько последующих недель, были пусты, а их «игра для умных», зачастую весьма умелая, была лишь экзотической разновидностью спасения от тихого ангела, освещающего, пролетая, зияющую пустоту мира и мозга. Взяв через три-четыре недели первое место в турнире на какой-то разряд, я покинул прибежище чесс-арифмометров навсегда.

«Кружок должен быть не игровым, — решил я тогда, — Он должен быть посвящен освоению чего-либо более или менее жизненного». Перебрав доступные кружки я выбрал радио. Радио — это физика, электроника, коммуникации и т. п. Где, как не тут, конденсироваться умным людям?

Мне вручили паяльник.

Это было почище шахмат. Неделю я паял пирамидки из проволоки, добиваясь, чтобы шарики олова на вершинах были именно шариками. Вторую неделю я наматывал десятки тысяч витков тоненькой проволочки на сердечники, следя за тем, чтобы витки ложились один к одному. Воспринимая этот мартышкин труд как своеобразное испытание-посвящение я ждал входа в святая святых электронных технологий, я ждал бесед о природе радиоволн и понимания работы мелких цветных деталей. Меня пока не впускали даже в то помещение, где махали паяльниками уже посвященные.