Обычным предметом насмешек для «Иисусовых детей» было городское ополчение Женолака, производившее ученье на площади Коломбье под командованием мессира Солейроля де Рош. Ученье проводилось по воскресным дням, благодаря чему и все действующие лица и зрители этой комедии бывали в сборе. Случалось, что с улицы Пьедеваль выскакивал разъяренный бык и с разбегу прорывал ряды «давних католиков», стоявших под ружьем; а то их приводил в безумный страх колокол доминиканского монастыря, вдруг начинавший бить тревогу; взорвавшаяся ярмарочная хлопушка, всегда неизвестно кем и откуда брошенная, повергала наших храбрых воинов ниц, и они падали брюхом на землю; а то внезапно загоралась освященная хоругвь или слетал парик с головы командира, или жеребцы трех бригадиров — трех братьев Пеншинавов — сбрасывали своих всадников и мчались вслед за разгоряченной кобылой, как бы случайно пробегавшей поблизости; а то разрывался мушкет, или в учебной атаке первая линия атакующих, споткнувшись о протянутую веревку, валилась на землю; иной раз в касках ополченцев оказывались тухлые яйца, во флягах — навозная жижа или под кирасы забирались шершни, — короче говоря, каждое воскресенье какая-нибудь нежданная шуточка доставляла людям на всю неделю повод для насмешек втихомолку.
Бог весть, как это случилось, но мало-помалу наши сборища врагам на позорище, происходившие всегда в каштановой роще, изменились — все пошло на иной лад: они превратились в молитвенные собрания. Переносить мученья в этом возрасте вдвойне тяжко; кроме того, собираться нам было куда легче, нежели нашим родным — драгуны, не дававшие им шагу ступить, не обращали внимания на детвору; надо также сказать и о нашей внутренней свободе: не зная ни пасторов, ни церквей, мы не были, в противоположность взрослым, проникнуты страхом нарушить заведенные порядки и считали вполне законными наши сборища, рождавшиеся сами по себе, как родники из земли.
Худо ли, хорошо ли это, но должен признаться, что я но последнюю роль играл в сих сборищах. Во-первых, я каждый вечер мог сообщать сведения о тех ордонансах и решениях властей, с коих делал списки, а затем я привел моих сотоварищей к священному писанию, от коего их отвратило домашнее чтение по складам одних и тех же мест. По правде сказать, они попробовали сами читать Библию лишь из желания нарушить запрет властей, я же привел их к пониманию книги, ибо читал свободно, не путаясь в буквах, и со страстным вдохновением. Лёд был сломан, и Слово, заключенное в священном писании, заговорило для них. Они были увлечены, отбросили Евангелие, надоевшее им дома, и, поднимаясь вверх по течению реки, к водам все более светлым, прохладным, живым, по мере того как источники сближались, увидели нечто новое: перед нами открывалось свободное поле, и мы очертя голову бросились туда…
Наш атаман Пужуле читать был не мастер, зато раздобыл нам Библию, такую огромную, толстенную, что ее впору было тащить крепкому мулу; листы но обрезу изгрызены были мышами, переплет заплесневел, и все же я впервые держал в руках полную Библию! Четыре Евангелия мне были Хорошо знакомы, но Ветхого завета я почти не знал.
«Детям Иисусовым» полюбилось проворство чтеца, и они принялись гонять его, как резвого коня, то вскачь, то рысью, то иноходью по всему простору неведомых далей. Что ж, пустив меня по такому пути, не приходилось меня пришпоривать— я, словно молодой, чистокровный скакун, одним прыжком переносился от Ионы к Осии, от Даниила к Иову и для отдыха спокойной рысцой пробегал знакомой ровной дорогой к тихому свету слова божия.
И, достигнув его, мы чувствовали, как прекрасна была та неудержимая скачка, что привела нас туда. Понятно для нас становилось, что на извечный вопрос можно было дать один-единственный ответ.
Я прочел тот ответ обычным голосом, но слова эти не нуждались в ораторских прикрасах, от этих слов перехватывало дыханье не только у нас, но даже у ветра, проносившегося в горах.
«Когда Моисей вырос, случилось, что он вышел к братьям своим, сынам Израилевым, и увидел тяжкие работы их; и увидел, что египтянин бьет одного еврея из братьев его. Посмотрев туда и сюда и видя, что нет никого, он убил египтянина и скрыл его в песке…»
Самый ученый богослов из Женевы не мог бы понять пастуха Моисея в пустыне Хоривской лучше, чем поняли его в одно мгновение мальчики из Женолака, осиротевшие дети, чьи отцы были повешены или колесованы.
Три бригадира Пеншинава явились к моему хозяину посоветоваться по поводу оскорбления, нанесенного им: в сумерках слышали они детские голоса, обзывавшие их египтянами, меж тем как они, Пеншинавы, самые что ни есть чистокровные уроженцы сего края, род свой ведут из Монтелара, селения на берегу речки Омоль, каковое входит в Женолакский приход Мендской епархии. Мэтр Пеладан отогнал от них подозрения в обидном смысле услышанного ими слова «египтяне» и велел подать три бутылки старого вина. Как раз в то время мы изменили и название нашего отряда и стали именовать себя «Сынами Израиля».