В то же воскресенье, ночью,
после вечернего схода.
После молитвы, псалмов и пророчеств, кои совершались нынче вечером, я пошел к брату своему Теодору, стоявшему на страже, — чаще других его ставят дозорным в часы молитвословий, и он никогда не противится.
Мы разговорились с ним о наших краях и о родне, как вдруг Теодор наставил ружье на какого-то человека в плаще из грубого домотканого сукна, поднимавшегося по склону между каменных глыб, но тот крикнул:
— Земля — ложе мое!
— Небо — покров мой! — отозвался брат и перекинул ружье через плечо.
То возвратился наш Гедеон Лапорт. Он спустился с гор и ходил далеко, за Алее, чтобы встретиться с неким молодым пекарем из Андюзы, который возглавляет отряд в восемьсот человек{46}. Через Лапорта он велел нам идти завтра за соединение с ним — в сторону Колле. Теодор повел со мною странные речи:
— Ах, Самуил! Раненько поднялся дядюшка Лапорт. Теперь он соберет в один кулак своих людей. Самое сейчас время ударить как следует, потому что король занят войной и ему не с руки посылать на нас свои войска. Да и то сказать, маршалы и герцоги в своих дворцах не сразу поверят, что какие-то чумазые пастухи на них разгневались! Ах, если бы Лондон, Гаага и Женева нам подмогли!..
Я с живостью ответил:
— Молчи об этом, Теодор. Все в руках божьих!
Брат взглянул на меня вдруг как-то чудно и усмехнулся совсем не к месту… Но тут Соломон Кудерк стал всех созывать на молитву.
— Ступай, Теодор, помолись. Я постою за тебя в дозоре.
Теодор ответил, что с пего двух молений в день вполне достаточно, даже в воскресенье; и еще пробормотал, что куда было бы умнее всем отдохнуть хорошенько — тогда легче будет перевалить через горы с пустым желудком.
Восковые свечи, которые мы захватывали тысячами при разгроме церквей, отодвигали в сторону ночную тьму. Пророк в лохмотьях стоял в середине круга с Библией в руках, открытой на Книге судей, — там говорится о подвигах Гедеоновых, о победе над мадианитянами, о преследовании бежавших врагов, коих отогнали за Иордан.
Мы стояли па коленях, непрестанно повторяя «Господи, помилуй!.. Господи, помилуй!..» Затем на родном севеннском наречии стали молиться за малый наш народ, удрученный тяжкими бедствиями:
Мы спели также любимый Франсуа Виваном псалом 69-й, псалом 51-й, с которым шли наш Гедеон, Авраам Мазель и Соломон Кудерк с вершины Бужеса к дому аббата Шайла; и опять мы запели 69-й псалом, как Пьер Сегье, когда взошел на костер, а затем 118-й, в котором сто семьдесят шесть четверостиший, а заканчивается он следующими строками:
И вдруг пророк воскликнул, что сошел на него дух, и бросился на землю. Затем он стал пророчествовать па французском языке, что завтра мы будем преследовать бегущих от нас врагов и прогоним их за Иордан.
— «И держали в левой руке своей светильники, а в правой руке трубы, и трубили, и кричали: «меч Господа и Гедеона!»
Восклицая это, он простирал к небу большие свои руки, влажные от испарины и блестевшие при огнях множества свечей.
Всех била дрожь, и многие с воплями упали навзничь.
Пророк же обходил наши ряды, всматривался в каждого и «по наущению духа свята» указывал па тех, кто не достоин был взять в руки пылающий меч архангелов. Очень много оказалось таких, кому дух повелел выйти из рядов, а посему решили, что до перехода через наш Иордан весь отряд будет поститься и лишать себя сна.
Я начал запись тотчас же по окончании нашего прощального воскресного молитвословия. Через час выступаем. Вдалеке, на краю утеса видна неподвижная человеческая фигура, маленькая, но четко выделяющаяся, черная на красном поле зари, разгорающейся над Финьелем: это мой брат Теодор стоит в дозоре с ружьем за плечами.