Я заранее знаю, что вы отнесетесь к этим требованиям точно так же, как и наши братья в Долине, твердо решившие не складывать оружия, пока они сами того не пожелают, и во всяком случае не ранее того дня, когда будет восстановлена свобода совести: все же я хочу сообщить вам о некоторых обстоятельствах, каковые покажут, что сэр Флотард мог взять на себя такое поручение. Прибыв в Сен-Феликс-де-Пальер, сэр Флотард заявил, что привез послание королевы Анны и правителей государства Голландии для вручения его в собственные руки графу Роланду, главнокомандующему протестантских войск и правителю Севенн, — таковы были собственные его слова. И поистине неописуемым было изумление сего королевского посланца, когда стража втолкнула его в пещеру, где наш Гедеон, сидя на земле, в распахнутой натруди рубашке, чесал кинжалом шрам от старого сабельного удара. Посланец королевы английской словно упал с небес па землю, и одного дня переговоров оказалось недостаточно, чтобы убедить сэра Флотарда, что простой крестьянин мог достаточно хорошо командовать другими крестьянами и наголову разбить графа де Бом-Монревеля, за коим следовало столько знатных господ. Смотр, произведенный двум отрядам детей божьих, внушил ему наконец доверие к нашим силам, но, кажется, он еще сомневается, удастся ли ему убедить европейские дворы, пославшие его, что наши победоносные полководцы — самые; настоящие простолюдины.
Позвольте мне, дражайший брат, в заключение напомнить вам о принятом здесь обязательстве не вынимать отныне сабель из ножен, что является условием для скорой помощи нам оружием, войсками и деньгами.
Остаюсь вашим преданным и покорным слугой
Самуил.
Достаточно было мне увидеть, с каким угрюмым лицом и как небрежно Жуани швырнул мне письмо, когда я возвратился и пришел к нему, чтобы я сразу понял, что требования королевы английской пришлись нашему гончару не по вкусу, а на мое предложение подробнее изложить ему доводы в пользу христианского милосердия он сердито ответил:
— Спасибо, уволь!
Эта статья соглашения оказалась сейчас не ко времени, как мороз для набухших древесных почек, но насколько неуместно было сие предложение, я понял лишь позднее, когда узнал некоторые обстоятельства.
Получив сообщение, что вызвана наемная шайка испанцев из Л’Опиталя для сопровождения двух знатных особ — госпожи де Сустель и госпожи де ля Фар, возвращавшихся из Баньоля после лечения па водах (означенные дамы путешествовали только ночью, боясь, что солнце испортит у них кожу на роже, а ведь господину маршалу нравятся лилейная белизна и нежные розы ланит), наши братья живо выступили в поход и похозяйничали в деревне, в мызах и прочих владениях Мальтийского ордена. А как только наши туда направились, комендант Вильфора осмелел до того, что двинулся на Женолак со своими храбрыми ополченцами и даже дошел до Пло, родной деревни Жуани, отважно захватил его старуху мать и, заковав ее в цепи, быстро улепетнул, увезя с собой пленницу.
Надлежащим образом разгромив Л’Опиталь, Жуани вернулся в свой стан, и тут ему сообщили о похищении его матери и вручили мое письмо.
Уже смеркалось. Мы шли со вчерашнего дня, с самого рассвета, не ели, не спали и почти что не делали привалов, а знойный сухой ветер гнал нам в лицо густые облака пыли.
Дорогой встретилась нам изящная маленькая карета с задернутыми занавесками. Мы остановили ее. Жуани хватил саблей по раззолоченной дверце и крикнул:
— Кто там? Выходи! А не то спалю колымагу.
Сначала показались волны юбок, оборок, кружев, лент; мы ожидали увидеть целую роту любезниц и даже ощупали Эту гору тряпья, желая удостовериться, что она облекает только одну бабенку, а та, как увидела вокруг себя наши лица, сразу закатила глаза и хлопнулась в обморок, — значит, хороши же мы были! Да неимением флакончика с нюхательной солью ее привели в чувство двумя оплеухами; она обиделась на такое обращение с ней и с некоторой гордостью заявила, что она не кто иная, как девица де Мейрьер, старшая дочь мессира де Ля Фабрега, мэра и судьи Сен-Жермена.
Жуани взмахнул своим кулачищем и крикнул:
— Вот здорово! Монашью шлюху поймали!