Такой взгляд роднит митрополита Вениамина с его почившим наставником. Сознательно или нет, но владыка в своих творениях следует этому принципу. В жизни, даже уже в довольно зрелые годы, он был “борцом” по характеру; когда перед ним вставала необходимость нравственного выбора, выбирал, а не уклонялся. Вставал на ту сторону, где, по его мнению, была правда. Авторы некоторых воспоминаний, в частности — митрополит Евлогий (Георгиевский), даже жалуются на такую порывистость его характера. Но вот в своих воспоминаниях сам владыка ни о ком не сказал дурного. Если человек “досаждал” ему, скорее умолчит, — такова была его жизненная позиция. И писательская, если так можно сказать. В своих произведениях он часто вспоминает слова, услышанные им еще в молодые годы от старца-епископа в ответ на вопрос, как следует относиться к человеку вообще. “С благоговением”, — ответил мудрый архиерей.
Благоговейное отношение к человеку пронизывает все творчество владыки Вениамина. Особенно ярко проявляется оно в рассказах, извлеченных для настоящего издания из его поздней книги “Записки епископа”. Не только те, в ком ему дано было увидеть несомненно святых людей, не только они, бывшие для современников “образцом для верных в слове, в житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте” (1 Тим. 4, 12), не только “гиганты духовные” интересуют владыку, но и простые “маленькие” праведники. На страницах “Записок епископа” пишет он о “хороших людях”, приводит примеры хороших поступков и доброго христианского настроения: “Впрочем, под именем хороших людей я разумею не исключительно только святых — их не много! — а и борющихся со злом, с грехом… Даже — видящих грех мира, и то — добро!” Когда-то, еще в Париже, владыка собирался составить книгу, которую хотел назвать “Хорошие люди”. Замыслу его не суждено было осуществиться. Но “заготовки” остались. И теперь, в настоящем издании, “просто хорошие” встают рядом с Божиими (несомненно, по большей части, святыми) людьми. Ибо они сродни друг другу. Ведь каждый христианин призван к святости (Лев. 11, 44; 1 Пет. 1, 15; Еф. 1, 4), идет по мере сил по этому пути, достигает каких-то своих вершин. И это прекрасно и духовно красиво. Хорошие — тоже Божии, а Божии — хорошие. Это уж несомненно.
“Святое дитя” — так иногда, основываясь на некоторых эпизодах из жизни владыки Вениамина, характеризуют его те, кому доводилось слышать о нем. Из кругов, близких к покойному патриарху Алексию I, исходит одна забавная история. Суть ее в следующем. Владыка Вениамин звонит в Патриархию и спрашивает совета: “они с матушкой Анной” решили купить для епархии самолет, чтобы летать в Москву за продуктами, так как в Саратове достать продукты очень сложно. Проще их покупать в Москве — и на самолете привозить в Саратов. Начинается долгий разговор, в течение которого патриарх мягко, но настойчиво убеждает владыку отказаться от этого плана ввиду того, что… аэродром в Москве страшно перегружен и каждый раз будет очень трудно вставлять в график “епархиальный самолет”.
Подобных историй существует множество. В них владыка предстает добрым, искренним, но бесконечно наивным человеком. Конечно, какие-то основания для подобных анекдотов были. Владыке трудно было понять многие реалии, сложившиеся на родине в его отсутствие. Что и говорить, уезжал он из другого мира и долгое время жил тоже в совершенно ином мире. И наверное вполне мог там купить и самолет, и типографию. А здесь все изменилось… Не мог он, к примеру, до конца постичь некоторые особенности в отношениях с подведомственным ему духовенством, а потому много терпел от “лжебратий”, может быть, и не догадываясь о подлинных причинах своих скорбей. Откуда ему знать, например, что нельзя говорить: “У нас в Америке…” Да много чего нельзя.
“Святое дитя”… Где грань, отделяющая детскую чистоту от наивности?
Но все же трактовать личность владыки столь однозначно — это искажать его подлинный духовный облик. Безусловно, очень удобно (особенно с позиций определенной “идеологической заданности”) “списать на наивность” многие его мысли и поступки, в том числе и те, вокруг которых в церковной среде ведутся споры. Очень просто “объяснить” множество вопросов: разрыв с карловчанами, возвращение в Россию, отношение к власти и государству… Легко и удобно — вместо серьезного анализа — прибегнуть к этому объяснению.
Но давайте лучше обратимся к его биографии. Владыка был известным духовником, люди тянулись к нему. Их боль и страдания, истории трагических судеб, обнажающие те самые советские “реалии”, в незнании которых “обличают” владыку, — все это находит свое отражение на страницах “Записок епископа”. Так что справедливости ради следует сказать, что “наивность” простиралась все же до определенных пределов. Горе людское, переломанные судьбы — все это было знакомо ему из опыта.
Но среди людского горя, греха и страданий — маленькие маячки, свечечки, освещающие путь другим, — хорошие люди. Они есть, они живут в Церкви. Нужно только суметь увидеть их. “Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят”, — говорит Господь в Евангелии (Мф. 5, 8). И, несомненно, чистым сердцем нужно обладать для того, чтобы узреть и образ Божий в человеке, тот образ Божий, который особенно ярко сияет в праведниках, “больших” и “малых”, ведомых миру и неизвестных ему. И, может быть, наличие этих святых душ, чистых и открытых, верующих и верных, ободряло и того, кто записывал о них в свои “тетрадочки”. Кто знает?
Вот — “Церковная пыль”, вот “Три Нины”, вот — “Мать и дочь”. И как будто бы ничего не сказано. Нет ни чудес, ни подвигов. Но почему-то тепло на душе становится от чтения этих маленьких рассказиков, своеобразных миниатюр. Или — “Петр Константинович”. Человек, о котором поведал владыка Вениамин, известен православному читателю как автор, прямо скажем, не самой удачной книги “Тайна святых”. Но владыка пишет совсем о другом. И перед нашим мысленным взором проходит история обращения прежнего грешника, история обретения горячей и живой веры в Бога.
Воспоминания о детстве (они сопровождали владыку всю жизнь, и он часто обращался к ним в своих произведениях) нашли свое отражение в рассказах “Посвящается моим родителям”, “Чернички”, “Крестная”, “Авдотья”, “Три кладбища”, “Кривой Павел”, “Пасхальная ночь”. Автор не идеализирует прошлое: его герои сталкиваются с конкретными трудностями, с горем и нуждой, живут обычной трудовой и часто — трудной жизнью. Но в этой жизни всегда есть отрадные моменты: праздники и молитвы, путь доброделания. “Маленькие люди” верны в малом. Они проходят жизненное поприще, уходят в вечность, никем, кроме самых близких людей, не замеченные. Но разве прожить жизнь по–евангельски так уж мало? “Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом” (Лк. 16, 10).
“Святую бабушку Надежду” и мать Наталию Николаевну владыка считал подвижницами. Молитвенницы, постницы, труженицы, а главное — смиренницы, с верою и надеждой на Бога превозмогающие скорби и ежедневные труды. Верные дщери Церкви Христовой и самоотверженные служительницы “Церкви домашней”, всецело отдающие себя на служение близким людям, то есть ближним. Что еще нужно?
К своему “писательству” владыка Вениамин относился очень серьезно. Об этом свидетельствует множество фактов. Так, в одном из “Сорокоустов” владыка писал:
“С одной стороны, тянет к уходу… Монастырь, внутренняя жизнь, спасение грешной души… Все это верно. И хочется этого… И нужно… Нужно… Очень…
Это переживал ныне на литургии…
А с другой стороны, кажется, будто я еще мог бы послужить и Церкви Божией здесь.
Впрочем, есть третий, средний выход: уйти в обитель и оттуда работать — издательством, писаниями. Это и мне спасительнее, и делу лучше… (Жду из Парижа решения о 7000 фр.: куплю “линотип”)”.
(Сорокоуст недоуменного Архиерея. Нью–Йорк, 1935. Машинопись.)
Пойти по этому “третьему пути” владыке не было суждено. Но в течение всей своей жизни, в самых разных обстоятельствах, он находит время для работы над своими трудами. А в конце жизни, незадолго до того, как уйти на покой в монастырь, приводит в порядок и систематизирует свои произведения, сообщает о них патриарху Алексию (Симанскому), с которым у него сложились особые доверительные отношения.