Наташу Шанин застал за переворачиванием маленькой деревянной лопаткой котлет и перемешиванием гарнира из свёклы и солёной капусты. На столах уже лежали тарелки с нарезанным черным хлебом и булочками с сахаром на макушке. Булочки явно к компоту пекли или к чаю.
- Как ты тут? - Обнял её Витюша.- Не обижают?
- Тётя Валя Обухова- это ж золота слиток, а не тётка. - Обрадовалась Наталья дорогому человеку и поцеловала его в губы. Крепко, ласково, нежно.- Хорошо мне с ней. Учит всему, хвалит, про жизнь рассказывает. Её Егор Ильич сам лично уговорил поменять ресторан городской на эту степную столовую. Там она двести получала. Здесь - пятьсот в месяц. Восьмой год уже кормит бывших бичей разносолами. Но мне она объяснила, что мы с тобой теперь на озере этом до конца жизни. Убежать невозможно. А я домой хочу. Нашу хату хочу сделать красивой, уютной, милой, чтобы из неё даже выходить неохота было.
- Убежим.- Витюша прижал её голову к груди.- Подожди пару недель. У меня есть мысль. Сбежим.
Поужинали знатно. Котлеты напоминали домашние. Мама такие жарила. Наталья принесла на стол графин с розовым напитком и поднос с пухлыми блинчиками.
- Творог внутри.- Улыбнулась она и налила розовую воду в четыре стакана. - Это вишнёвый морс. Крепкий как квас. Из сушеной вишни сделан. Пейте, ешьте, приятного аппетита!
- Она у тебя - редкой доброты женщина. Умная, умелая, честная. - Нагнулась и прошептала Витюше в ухо повар Обухова Валентина. - Ты извини, но мы с ней выпиваем немного. Егор Ильич мне привозит из города массандровское прекрасное «алиготе». С Натальей теперь вдвоём им наслаждаемся. Ей требуется. Она сказала, что была алкоголичкой как и ты. И вы вместе через лёгкие вина скоро вообще отделаетесь от спиртного. Я тоже много пила раньше. Егор меня спас. Сюда привёз и сказал: « Всё, Валя, теперь пьёшь благородные вина. И то понемногу. Мне твоё здоровье очень важно.» Вот и бросаю так же как Наташа твоя.
Столовую работягам построили большую. Изнутри сделали всё, чтобы она была похожа на дорогой ресторан. Прихоть «бугра» Любил роскошь. Это Обухова позже Наташке доложила.
Его друг год назад приезжал на озеро порыбачить. Увидел столовую и долго смеялся.
- Ты кого- то из правительства ждёшь? Председателя самого? Чтобы он камыш тебе порезал, а потом, после адской работы кайф словил от схожести твоей столовой с кабаком столичным «Славянский базар»? Так ты тут ещё филиал «Большого театра» открой. Балерин я тебе привезу кучу. Я в Москве имею связи, ну, ты знаешь какие!
За ужином мужики открыто наливали в свои стаканы «вермут», пили помногу, но молча. В столовой летала над их головами приятная негромкая оркестровая музыка, записанная на большую бобину магнитофона «Днiпро», купленного Егором Ильичом специально для Обуховой. У неё вкус к мелодике врождённый был. Ставила она и красивую классику, и спокойную современную инструментальную музыку. Ели, в общем, всегда под оркестровое сопровождение. Никто не говорил громко, после выпитого не шумел и оттого замызганная жизнь « лишних» людей становилась похожей на достойную. И «бугру» нравилось, что работяги ели, пили и слушали. Не шумели после поллитра вина. Отдыхали от изнуриловки спокойно и мирно.
- Это на покосе, да на вязке матов они бичи и алкаши.- Рассуждал Егор Ильич тогда для приятеля своего в столовой при поварихе Обуховой. Она и пересказала потом всё Наташке, а та, естественно, своему драгоценному Витюше. - А столовая - это не то место, где только пузо набивают. Это кабинет лечебный для ублажения пораненной за годы психики. Потому не просто лавки и неотёсанные столы должны тут стоять как на полях у комбайнеров, а вот всё, что у меня.
Тюль на окнах, портьеры бархатные, столики с резными ножками на четверых. Накидки на стульях как в дорогих ресторанах. Чтоб стены оклеены были обоями бежевыми, мягкого тона, люстра как у нас- с сосульками под чешское стекло… Я им скоро и часовню поставлю, клуб маленький построю. Часовню мой босс не рекомендовал делать. Советский Союз с Богом не в дружбе. Да вообще - то и нет его. Так Егор другу говорил.
- Вот пусть кино смотрят хорошее. А я часовню обязательно весной отстрою. Господь этих бедолаг задавил до полусмерти испытаниями жуткими. Вот пусть они его просят смиловаться, дать пожить по-людски. С Хозяином неделю назад снова говорил об этом. Он подумал и разрешил. Да хрен, сказал, с тобой. Всё одно никто из моих партейцев к вам не приедет. Никто про вас не знает к счастью.