- Чё ты?- тихо спросил он.
- Сходи к Егору Ильичу, доложи - новенький пришел, которого он вызвал.
- Да иди, ладно.- Охранник даже не пошевелился.- Ты ж лучший косильщик. Я тебя знаю.
Внутри хата «бугра» выглядела так, будто здесь не степь да степь кругом, а центр какого- нибудь Нью - Йорка или Лондона. В светлице, главной комнате, разместилось всё, что должно быть у миллионеров или королей уважаемых стран. От рояля до великих немецких электроприборов «Грюндиг»: телевизор, радиокомбайн и серебристый магнитофон. Стены Ильич имел из чистейших ровных шлифованных стволов липы, пол - паркетный, стекла в окнах с цветными узорами, а под ногами и на стенах расположились потрясающей красоты персидские ковры. С потолка свисала люстра с хрустальными «сосульками», а на стене напротив входа висела картина в позолоченной оправе. Изображен на ней лично Егор Ильич на белом коне в генеральской форме и с царским скипетром, символом монархической всесильной власти. Глядел он в дальнюю перспективу мирно, но строго.
- Привет, Витёк!- Оторвался он от телевизора. - Раздевайся. Дёрнем коньячка по сто. Чего пришел? Случилось что?
Принёс Ильич бутылку на маленький стеклянный столик и две рюмки с золотистыми наклейками «BOHEMIA». Выпили. Потом, не прерываясь, ещё по сто. Закусили лимоном.
- Ты, блин, рекорд установил вчера. Тонну двести за смену ещё никто у меня не скашивал за восемь лет. До тонны один паренёк сотню килограммов не дотянул в позапрошлом годе. Но его нет уже. Помер не так давно. Рак.
- Егор Ильич.- Витюша разогрелся изнутри и расслабился.- Только честно. Я - «могила» и слово моё - сталь нержавейка. Что услышал, во мне и померло без рыданий родни. Скажите как есть. Вот убегает босяк. Ваши парни его ловят. Убиваете? Или врут?
Ильич посмотрел на люстру, перевел ослеплённые глаза на Витюшу и перед ответом сам выпил третью стопку.
- Мне не надо, чтобы он ещё раз попробовал сбежать. И чтобы вдруг у него получилось. Тогда он найдёт как и кому про нас рассказать. И мне - вилы. Пятнадцать лет строгача в лучшем случае. Или «вышка». Босс меня не прикроет. Ему светиться - ну, никак! Поэтому топим бегунков. Потом сжигаем. Не врут тебе. Грязная, кровавая моя совесть, Витёк. Знаю - ты это не скажешь даже жене. А покойников никогда ещё никто не искал. Но бегут или психбольные, или полные идиоты. Бездомные, бичи помойные счастливы у меня. Кормлю отменно, вином пою, спят в тепле. Что ещё надо босяку, которого жизнь на воле превратила в животное?
- Нет, ну как так?- Поморщился Витюша.- Какое животное? У вас, блин, рабство чистое при хорошей еде и подачках вина, без которого алкоголик - не работник и даже, может, не жилец уже. Кстати, тот мужик, который месяц назад ножом порезался и Вы лично на другой берег к нему ушли - живой? Я вот передовик. Первый номер. За месяц выбился. Талант что ли? Легко всех «сделал», да? Так у меня сорок два пореза. Нога пробита остриём лезвия. Поскользнулся и воткнул. Жена с Обуховой травами сушеными всё залечили. Без фельдшера вашего. А не передовики, они же хуже владеют техникой среза. На них, блин, вообще живого места нет от мачете двухлезвийного… Так я повторюсь: мужик, который орал на всё озеро месяц назад живой или зарубил сам себя?
- Да полечили мазями того мужика. Крепко рубанул выше кисти. Кость прошиб. - Кивнул Егор Ильич.- Работает уже. Так ты дослушай меня. На остальных тоже есть у меня лекарства. Но многим помочь уже нельзя. У них других болезней - полный набор. И общее воспаление возникает. Его ничем не унять. Помирают. Да… И почти все тут - калеки от ножей своих.
Они, работяги мои с помоек, даже при такой богатой жратве и любимом пойле вонючем, без серьёзных порезов и травм всё равно дохнут кто через пару лет, кто через три. Но тут как ни жаль, но… - «Бугор» опустил голову. - Его прежняя бичёвская жизнь - это коллекция разных болезней. Дольше пяти лет работают у меня восемь - десять человек всего. У них нет недугов тяжких, едят хорошо и мало пьют. Это в основном мужики, которых жены бросили и квартиры себе отсудили. Причём бросили не пьяниц. Просто другого полюбили. Бывает такое. Он помыкался без жилья, бичевать не кинулся, «тормозуху» не стал жлуктить, а пошел искать объявления - куда устроиться, чтобы было, где жить и что есть. Нас находят как строительную контору. Шурик Выдрин телефон свой даёт. Ты Шурика видел на вокзале. Он вас сюда собрал.
Витюша поднялся и пошел одеваться.
- Вы запомните, что я держу слово. Пусть Вас судьба сама накажет за столько убийств. Пусть даже опустившихся, никчёмных, поглупевших и безответных, но людей! Я нигде не произнесу об этом ни звука. Но что хочу сказать. Шибко, думаю, не удивитесь. Я не убегу. Но мы с женой скоро отсюда уедем. Вы это отлично чуете. И никто нас не остановит. Вот не сомневайтесь ни секунды: уеду спокойно. Сами отпустите. Да ещё заплатите за ударный труд мне и жене. Меня ищут, но пока промахиваются. Скоро найдут.